Алек Д. Эпштейн

Израиль и проблема палестинских беженцев: история и политика

Научное издание
2005 г.

Исследование, на котором базируется книга, проведено при поддержке и содействии Фонда им. Лесли и Веры Келлер и Объединения «Jerusalem Summit», за что автор выражает искреннюю благодарность руководителям этих организаций, д-ру Ави Беккеру и Дмитрию Радышевскому.

Автор также выражает благодарность д-ру Виктории Либиной, руководителю Академической программы по преподаванию еврейской истории, философии и общественных наук на русском языке Открытого университета Израиля, инициировавший проект подготовки книг по истории Палестины/Эрец-Исраэль в период британского мандата и в годы формирования израильской государственности.

Об этой книге

Проблема палестинских беженцев представляется на сегодняшний день едва ли не самой болезненной из тех, с которыми приходится сталкиваться общественным и политическим деятелям с обеих сторон, ищущим пути к урегулированию арабо-израильского конфликта. При этом каждая из сторон выстроила вокруг проблемы беженцев целую систему мифов, которые следует подвергнуть скрупулезному анализу. В данном исследовании впервые на русском языке делается попытка обобщить известные на сегодняшний день исторические факты, стремясь максимально беспристрастно восстановить картину происходивших в конце 1940-х годов и впоследствии событий. Привлекая значительное количество архивных исторических документов (хронологически покрывающих более чем восьмидесятилетний период – от начала британского мандатного правления до переговоров в Кемп-Дэвиде и Табе в 2000–2001 гг.) и опубликованных впоследствии работ, автор книги, известный израильский историк и социолог, исследует, как возникла проблема палестинских беженцев, и почему на протяжении пятидесяти с лишним лет она не только не была решена, а лишь обострилась. Автором выдвинут ряд новых гипотез и тезисов, меняющих традиционное видение анализируемых событий и позволяющих по-новому понять место палестинской диаспоры в системе региональных и международных отношений.

Книга адресована специалистам-международникам, дипломатам, историкам, политологам, востоковедам, всем, кто интересуется историей и сегодняшними реалиями арабо-израильского противостояния.

Об авторе

Алек Д. Эпштейн – историк, социолог и востоковед, ведущий русскоязычный специалист по истории и политологии Израиля и арабо-израильского конфликта. В 1997 г. он защитил написанную на языке иврит магистерскую диссертацию об истории пацифизма и нравственного сопротивления в Израиле, а в 2001 г. – докторскую диссертацию о взаимоотношениях интеллектуальной и политической элит в Израиле (обе были подготовлены и утверждены в Еврейском университете в Иерусалиме). С 1999 г. и по настоящее время он преподает на кафедре социологии и политологии Открытого университета Израиля, в Центре Чейза Еврейского университета в Иерусалиме и в Институте стран Азии и Африки при МГУ им. М.В. Ломоносова.

Автор книги «Бесконечное противостояние. Израиль и арабский мир» (Москва, 2003; в киевском издании книга озаглавлена «Войны и дипломатия. Арабо-израильский конфликт в ХХ веке»), редактор и один из авторов сборников статей «Миграционные процессы и их влияние на израильское общество» (Москва, 2000), «Общество и политика современного Израиля» (Москва–Иерусалим, 2002), «Идеология еврейской национальной жизни в современном мире» (Москва–Иерусалим, 2003), «Палестино-израильский конфликт в зеркале общественного мнения и международной дипломатии» (Москва, 2004), «Программы урегулирования палестино-израильского конфликта: три года после переговоров в Кемп-Дэвиде и Табе» (Москва, 2004), а также курсов Открытого университета Израиля «Становление израильской демократии» (в четырех книгах, Тель-Авив, 2001) и «Общество, экономика и культура Израиля» (в четырех книгах, Тель-Авив, 2002–2003). Автор более сотни научных и публицистических работ, а также многочисленных газетных статей, опубликованных в 1998–2005 гг. в десяти странах на четырех языках. Как лектор, исследователь и эксперт сотрудничает с рядом научных, образовательных и общественных организаций. Выступал на многочисленных международных научных конференциях в России, Израиле, Германии, Норвегии, Китае и других странах. На израильском радио РЕКА ведет еженедельный цикл передач «Из истории еврейского национального движения и Государства Израиль».

Содержание

Глава первая. Проблема беженцев и современное состояние арабо-израильского конфликта: история и политика

Глава вторая. Формирование системы отношений между сионистским движением и арабскими лидерами Палестины

Глава третья. Планировали ли лидеры сионистского движения изгнание арабов из Палестины/Эрец‑Исраэль?

Глава четвертая. Еврейское национальное движение и палестинские арабы в системе международных отношений в первой половине ХХ века

Глава пятая. Завершение британского мандата, арабо-израильская война 1947–1949 годов и возникновение проблемы палестинских беженцев

Глава шестая. В поисках урегулирования: дипломатические перипетии на фоне военных действий

Глава седьмая. Поиски решения проблемы палестинских беженцев: позиции Израиля и арабских стран

Заключение

Примечания

Предисловие

Предлагаемая вниманию читателя книга суммирует исследовательскую работу автора, посвященную проблеме палестинских беженцев. Особое внимание уделено эпохе, предшествовавшей созданию Государства Израиль, Войне за Независимость и последующим десятилетиям, когда, собственно, эта проблема и возникла в том виде и тех масштабах, которые превращают ее сегодня не только в краеугольный камень будущего палестино-израильского и арабо-израильского урегулирования, но и в один из ключевых вопросов современной политики.

Как представляется, проблема палестинских беженцев не имеет решения, приемлемого для конфликтующих сторон. Весьма сомнительно, что ее вообще можно решить как в ближайшем, так и в отдаленном будущем. Не исключено, что эта проблема относится к числу тех, которые беспокоят дипломатов и политиков до той поры, пока вследствие исторических событий не теряют актуальность, переходя в ведение историков.

Подход ООН к палестинской проблеме, состоящий в том, что беженцами считаются все потомки палестинцев, покинувших родные места вследствие арабо-израильских войн, привел к тому, что численность людей, зарегистрированных в соответствующем агентстве, выросла с нескольких сотен тысяч до нескольких миллионов человек и число это с каждым годом продолжает расти. Следует отметить, что подход этот касается исключительно палестинцев. Верховный комиссариат ООН по делам беженцев, который занимается всеми прочими этническими группами, полагает беженцами представителей первого поколения покинувших родные места и именно этим людям предоставляет помощь. Их детям и внукам, родившимся в эмиграции, предлагается самостоятельно обустраивать свою жизнь. Никакие претензии на компенсации или право на возвращение не относятся к десяткам и сотням миллионов людей, покинувших свои страны на протяжении ХХ века. Только палестинцам мировое сообщество и представляющая его ООН готова предоставить права, которых лишены все прочие беженцы ушедшего столетия: китайцы и немцы, японцы и русские, поляки и югославы, индусы и пакистанцы, тибетцы и ирландцы, иракские арабы и турецкие курды, не говоря уже о жертвах африканского трайбалистского геноцида и этно-конфессиональных конфликтов в странах ЮВА и Африканского Рога. Причин этому несколько.

Во-первых, решение проблемы беженцев в этом случае потребовало бы столь значительных финансовых ресурсов, что вероятность принятия такого подхода, как Великими державами, так и прочими странами, причастными к ее разрешению, равнялась бы нулю, а гипотетическая решимость международной бюрократии оплачивать этот подход за счет наличных средств, привела бы к немедленному банкротству ООН. Палестинцы же в середине ХХ века были сравнительно небольшой группой, на базе которой бюрократы соответствующих служб ООН возвели механизм образцово-показательной заботы о беженцах. По прошествии ряда лет структура эта, в полном соответствии с законами Паркинсона, превратилась в механизм благоустройства самих бюрократов, в теории заботящихся о беженцах. Впрочем, поскольку значительную часть ее аппарата составили палестинцы, эта организующая и распределяющая прослойка палестинского общества оказалась действительно благоустроенной, причем благоустроенной пожизненно.

Во-вторых, ни одно государство современного мира, вне зависимости от того, относится ли правящий режим к категории тоталитарных, авторитарных, монархий, теократий или демократий нельзя даже заподозрить в готовности обсуждать с кем-либо проблему возвращения беженцев в том ее формате, который был изначально предложен для беженцев палестинских. Единственным исключением стал Израиль, повышенная готовность которого к дискуссиям на международной арене, касающихся ключевых вопросов его будущего, связана не столько с реалиями его существования в качестве государства, сколько с рефлексиями политического истеблишмента и особенностями исторического пути еврейского народа. Ни одна национальная элита мира, кроме израильской, не будет обсуждать изначально тупиковую проблему, приемлемого решения которой для страны, которую эта элита представляет, не существует. Именно поэтому таких вопросов ни международные посредники, ни международные бюрократы, ни с кем, кроме израильтян, всерьез и не обсуждают. Справедливые сетования на то, что в ООН Израиль превратился в «еврея среди наций» хороши до той поры, пока не приходится спросить, какую роль в этом сыграли израильские истеблишмент и СМИ, в первую очередь левые.

В-третьих, проблема палестинских беженцев уникальна, поскольку именно в этом случае «агрессор» на протяжении десятилетий проявляет единственную в своем роде сдержанность в применении силы к «угнетенным». Обвинения в адрес израильтян со стороны стран Третьего мира, большая часть которых накопила огромное количество собственных «скелетов в шкафу», включая геноцид в отношении миллионов невинных жертв, совершенный на глазах «мирового сообщества», при полном его безразличии, неуместны. Отечественным дипломатам, предлагающим очередной рецепт «мирного урегулирования» не следует забывать о немцах и японцах, изгнанных из Пруссии и с Дальнего Востока по окончании Второй мировой войны. Европейцам и американцам – о вчерашней Югославии и сегодняшнем Ираке. Война неизменно сопровождается человеческими трагедиями, однако палестинцам, столкнувшимся с израильтянами, повезло много больше, чем тем, кто попал в лагеря, расположенные на территории арабских стран.

Представляется крайне сомнительным, что палестинская проблема будет решена в традиционном ключе, предполагающем, что решение это будет произведено за счет Израиля, в рамках либо двусторонних переговоров, либо всеобъемлющего арабо-израильского урегулирования. Полувековой опыт показывает, что урегулирование отношений с Израилем может быть произведено его арабскими соседями только под давлением США, в рамках выстраивания миропорядка, отвечающего интересам Вашингтона. Палестинский вопрос по-прежнему является для них не столько задачей, требующей практического решения, сколько платформой для демонстрации арабской и исламской солидарности на антиизраильской основе. Предложения израильтян о решении палестинской проблемы за счет еврейских средств и имущества, оставленного в арабском мире, не говоря о землях, принадлежащих Еврейскому Агентству на территории сегодняшних соседей Израиля, арабскими правительствами не обсуждались, как не обсуждался и вопрос о законодательной и экономической интеграции палестинцев в арабском мире.

Сегодня ясно, что в арабском мире палестинским беженцам не удастся ассимилироваться так же, как не удастся вернуться на территорию Израиля. Массовая «ползучая иммиграция», в процессе которой они пытаются попасть в Израиль, вступив в брак с израильскими арабами так же бесперспективна для этого, как и нелегальная трудовая иммиграция и в конечном счете приведет скорее к тому, что Израиль избавится от большей части собственных арабов, за счет территориального обмена населенных ими районов на еврейские поселения. Весьма сомнительно, смогут (и захотят) ли беженцы вернуться на территорию Палестинского территориального образования, даже если представить себе, что после размежевания с Израилем оно может быть экономически жизнеспособно. Власти ПНА на протяжении десяти лет уходили от решения проблемы беженцев на контролируемой ими территории. Обитатели лагерей – чужие даже для жителей соседних поселений, расположенных в одном из двух главных палестинских территориальных анклавов, не говоря уже о проблеме совместимости жителей Газы и Западного берега. Единственное место в регионе, где палестинцы могли бы найти работу, которая позволила бы им преодолеть экономический кризис – Израиль. Место это, однако, за годы интифады потеряно окончательно – оно занято иностранными рабочими, воспользовавшимися плодами глобализации. Румынские, польские и китайские строители, таиландские сельскохозяйственные рабочие, филиппинские медсестры и африканские портовые грузчики заняли палестинские рабочие места и не отдадут их, тем более, что израильские работодатели, уставшие от террора и политического противостояния, поддерживают их в этом.

Существует единственный выход, который может способствовать решению проблемы палестинских беженцев. Это консолидация самих палестинцев для решения собственных проблем с опорой на собственные силы. Выход этот потребует отказаться от международной благотворительности, развратившей беженцев и люмпенизировавшей миллионы палестинцев. Им неизбежно придется ограничить коррупцию руководства и демилитаризовать инфраструктуру ПНА, остановить преступность и справиться с воинствующими исламистами. Им, как народу, придется перерасти палестинскую революцию, а для этого в первую очередь превратить систему образования и СМИ из механизма разрушения, воспитывающего детей и подростков как смертников-шахидов, в систему, создающую рабочие места и способствующую налаживанию конструктивных отношений с соседями, включая Израиль. Если палестинские лидеры смогут сформулировать для себя задачу национального возрождения, как задачу созидательную, взяв в этом пример с евреев, у палестинского народа есть будущее, а проблема беженцев решится в процессе строительства этого будущего самими палестинцами и за собственный счет. Если не смогут – они останутся людьми без будущего.

Сегодня значительная часть палестинцев – жители лагерей беженцев, с присущей им безработицей, высоким уровнем криминала, враждебностью соседей. Однако, палестинская интеллектуальная элита не только наиболее образованная в арабском мире, но и выделяется этим на мировом фоне. Ситуация палестинцев в точности воспроизводит состояние еврейского народа, который полтора века назад состоял из интеллектуалов мирового уровня и подавляющей их массы малограмотных и нищих жителей восточноевропейских местечек. Евреи свой национальный очаг построили и отстояли в войнах. Палестинцы доказали, что они могут воевать. Строить им еще предстоит научиться.

Евгений Сатановский, Президент ИБВ

I. Проблема беженцев и современное состояние арабо-израильского конфликта: история и политика

Проблемы, касающиеся истории формирования палестинской диаспоры, ее настоящего и будущего, представляются на сегодняшний день едва ли не самыми болезненными темами, с которыми приходится сталкиваться общественным и политическим деятелям с обеих сторон, ищущим пути к урегулированию арабо-израильского конфликта. Палестинцы требуют «восстановления исторической справедливости» и возвращения миллионов людей, которых они называют беженцами, на те земли, на которых их предки проживали до первой арабо-израильской войны 1947–1949 годов. Подавляющее же большинство израильтян убеждены, что подобное развитие событий превратит Израиль в двунациональное еврейско-арабское государство, и, учитывая высокую рождаемость в арабском секторе – в преимущественно арабское государство, жизнь в котором еврейского меньшинства будет фактически невозможной. При этом степень ответственности сторон за трагические события, произошедшие в 1947–1949 годах, остается предметом далеко не беспристрастных дискуссий.

В конце 1947 года арабы составляли более двух третей населения подмандатной Палестины/Эрец-Исраэль, в их частной собственности находилась большая часть земель. Отказываясь принять план раздела страны, выдвинутый и утвержденный ООН, и признать легитимность существования Израиля, пять арабских стран сразу же после обнародования Декларации независимости еврейского государства открыли против него военные действия; в действительности же боевые действия начались еще раньше, сразу после принятия Генеральной Ассамблеей ООН резолюции о разделе Палестины/Эрец-Исраэль 29 ноября 1947 года. В течение примерно четырнадцати месяцев (с конца ноября 1947 г. по конец января 1949 г.) численность арабского населения Палестины/Эрец-Исраэль сократилась примерно в четыре раза: большая часть жителей покинула свои дома и бежала в соседние арабские страны. Одним из самых тяжелых последствий этой социально-демографической катастрофы (именно так – словом «накба» >[«катастрофа»] – именуется в арабской историографии война 1948–1949 годов) стала проблема палестинских беженцев, разделенных, проживающих в соседних государствах и лишенных значительной части своего имущества. В последующие годы память об этой трагедии стала одним из краеугольных камней всей национальной истории палестинского народа. Борьба за право на возвращение рассеянного в странах диаспоры народа стала едва ли не стержнем всего палестинского национального движения. Именно в среде палестинской диаспоры возникли практически все политические организации палестинских арабов, именно из этих организаций вышли едва ли не все нынешние лидеры Палестинской администрации. Иными словами, после начала создания палестинской государственности именно лидеры из диаспоры стали играть в этом процессе ведущую роль. Совершенно очевидно, что многолетний опыт жизни в странах рассеяния оказывает громадное влияние на психологию и политическую линию этих государственных деятелей, основных «ньюсмейкеров» сегодняшней региональной, а во многом и общемировой, политики.

Более того, как свидетельствуют непосредственные участники арабо-израильских переговоров, именно вопрос о путях решения проблемы палестинских беженцев привел к провалу саммита в египетском городе Таба в январе 2001 года[1]. Как известно, именно эти переговоры стали последним раундом продолжавшегося восемь с половиной лет процесса ближневосточного урегулирования по «модели Осло». С тех пор Израиль и палестинцы говорят языком пушек, взрывов военных и гражданских объектов, точечных бомбардировок и террора, а предлагаемые политические инициативы имеют преимущественно «односторонний» характер, по крайней мере, на декларативном уровне. Именно поэтому важность детального рассмотрения возникновения проблемы палестинских беженцев выходит далеко за рамки сугубо научной дискуссии. В предлагаемой вниманию читателей книге делается попытка обобщить известные на сегодняшний день исторические факты, стремясь максимально беспристрастно восстановить картину происходивших в конце 1940-х годов и впоследствии событий. Именно честный подход, не обходящий острые углы и болезненные для каждой из сторон вопросы, может способствовать поиску решения этой, одной из самых трудных в современной дипломатии, проблемы. Книга, подобная этой, не может не включать в себя и историко-политологический обзор поисков путей решения проблемы беженцев. Значительное количество исторических документов и опубликованных впоследствии работ привлекается с целью понять, почему на протяжении пятидесяти с лишним лет никакого решения проблемы палестинских беженцев так и не было найдено.

Утверждения палестинских представителей о том, что именно провал переговоров по проблеме палестинских беженцев во многом предопределил крах «мирного процесса» в целом, побуждает насколько возможно глубоко понять специфику этого, весьма и весьма непростого, вопроса. Это особенно важно еще и потому, что требования о «праве на возвращение» палестинских арабов, живущих в странах диаспоры, вновь и вновь оказываются на повестке дня. В официальном документе Палестинской национальной администрации, посвященном причинам провала переговоров, говорится: «Очевидно, что не может быть всеобъемлющего урегулирования палестино-израильского конфликта без разрешения одного из основных его компонентов: положения с палестинскими беженцами»[2]. Заявления официальных представителей ООП носят чрезвычайно патетический характер: «Палестинцы не должны стать первым в истории народом, вынужденным отказаться от своего права на возвращение»[3]. 15 августа 2003 года Набиль Шаат (Nabil Shaat), бывший министром иностранных дел и в правительстве Махмуда Аббаса, и в правительстве Ахмеда Куреи, в ходе своего выступления в Бейруте подчеркнул требование палестинской стороны, касающееся возвращения палестинцев диаспоры в те города Израиля и Палестины, где они (а, как правило, не они, а их родители, деды и прадеды) проживали до войны 1948–1949 годов. «Мы не видим иного решения для сынов нашего народа, помимо возвращения на родину. Это возвращение будет носить безоговорочный характер, и будет включать в себя массовую иммиграцию в будущее Палестинское государство, в палестинские города и палестинские деревни, … в еврейское государство, независимо от того, где человек предпочтет поселиться – в Хайфе или в Шхеме», – провозгласил Набиль Шаат[4]. Член палестинского кабинета избрал именно Ливан, арабское государство, лишающее десятки тысяч палестинских беженцев элементарных гражданских прав, для того, чтобы выдвинуть достаточно провокационную декларацию о неотъемлемом праве палестинцев, покинувших свои дома в 1948 году, и их многочисленных потомков на «возвращение» в Хайфу. Хотя на сегодняшний день около 70% зарегистрированных беженцев живут вне лагерей (см. приложение 1 в конце книги), в Ливане и в Газе большая часть беженцев до сих пор живет именно в лагерях, где условия жизни очень тяжелые. В Иордании, Сирии и на Западном берегу (в Иудее и Самарии) большая часть лиц, имеющих статус беженца, живет вне лагерей. Как отмечалось выше, именно проблема «права на возвращение» стала едва ли не основным препятствием на пути к достижению соглашения о мирном урегулировании в ходе переговоров в Кемп-Дэвиде в июле 2000 года и, в еще большей степени, в Табе в январе 2001 года. По всем остальным, также чрезвычайно болезненным пунктам, стороны сумели выработать взаимоприемлемые параметры соглашения, тогда как расхождения в вопросе о «праве на возвращение» явились тем фактором, который, в конечном итоге, сорвал переговоры[5]. Гилад Шер (Gilad Sher), который занимал в ту пору пост руководителя канцелярии главы правительства Израиля, писал в своих мемуарах: «Э. Барак на данном этапе уже пришел к убеждению, что Я. Арафат не только не хочет, но и не может продвигаться в направлении какого бы то ни было соглашения, в основном из-за проблемы беженцев»[6]. Совершенно очевидно, что речь идет о центральной проблеме, находящейся в самом сердце конфликта, и едва ли можно будет добиться прочного мира, не достигнув согласия по этому вопросу. Как выразился обозреватель ведущей израильской газеты «Ха’арец» Акива Эльдар, «если приходится ожидать, что с возобновлением контактов, направленных на окончательное урегулирование конфликта, палестинцы продолжат настаивать на возвращении беженцев, то в этом случае новый всплеск вооруженного противостояния представляется неизбежным»[7].

Даже наиболее ярые сторонники соглашений Осло среди израильских политиков, и, в частности, Шимон Перес (Shimon Peres), а также депутаты Кнессета от леворадикального блока МЕРЕЦ (недавно переименованного в партию ЯХАД) Йосси Сарид (Yossi Sarid) и Ран Коэн (Ran Cohen), осудили высказывания Набиля Шаата о праве палестинцев диаспоры на возвращение в города, находящиеся на суверенной территории Государства Израиль. Они заявили, что отвергнут любое политическое соглашение, включающее в себя право палестинцев диаспоры на возвращение в Израиль, поскольку оно способно не только поставить под угрозу еврейский характер государства, но и подорвать основополагающий принцип урегулирования – территориальное разделение между двумя народами[8]. Йосси Бейлин (Yossi Beilin) ответил на высказывание Набиля Шаата следующим образом: «Палестинцы прекрасно знают, что им не будет предоставлено право на возвращение, в рамках которого они смогут беспрепятственно иммигрировать в Израиль. Ни один серьезный политик в Израиле не пойдет на это»[9]. 2 января 2001 г. в газете «Ха’арец» было опубликовано совместное заявление ряда деятелей культуры, в котором они выразили однозначное несогласие с идеей предоставления палестинцам, проживающим за пределами Израиля, «права на возвращение» на его территорию. По их утверждению, «предоставление подобного права означало бы уничтожение Государства Израиль»[10].

Проблема беженцев и их потомков является ярким примером практически непреодолимых расхождений между израильскими и палестинскими лидерами. По утверждению автора редакционной передовицы газеты «Ха’арец», «даже наиболее активные сторонники соглашений Осло полагают, что в обмен на отказ евреев от права на возвращение в Хеврон, палестинской стороне следует отказаться от права беженцев на возвращение в Хайфу»[11]. Ряд министров обусловили свою поддержку создания Палестинского государства во временных границах (как следует из «Дорожной карты») отказом палестинцев от «права на возвращение»[12]. В противовес этому, среди палестинцев даже те политические деятели, которые считаются относительно умеренными (как, например, Набиль Шаат), выдвигают требование о предоставлении палестинцам диаспоры, покинувшим места своего проживания в 1947–1949 гг. и после Шестидневной войны (1967 г.), права на возвращение в деревни и города в Израиле в качестве условия для мирного урегулирования любого рода. Тот факт, что данная тема неизменно оказывалась в центре любых интенсивных переговоров, которые до сих пор вели между собой конфликтующие стороны, свидетельствует о неизбежности появления этой темы в эпицентре любых будущих контактов между палестинцами и израильтянами. Учитывая весь размах того этоса, который выстроили палестинцы вокруг, мягко говоря, далеко не бесспорного «права на возвращение», представляется очевидным, что вопрос о судьбе беженцев и их потомков будет играть критическую роль в арабо-израильском противостоянии еще долгие годы.

Работа над темой настоящего исследования была начата несколько месяцев спустя после провала переговоров в Табе. За прошедшие с тех пор годы мы совместно с иерусалимским историком и социологом Михаилом Урицким, моим коллегой на первом этапе проведения данного исследования, изучили многие сотни книг и статей, опубликованных по данной проблеме (и смежным с ней вопросам) в разных странах. Различные фрагменты данной книги были опубликованы в России, Израиле и в Канаде журналами «Космополис», «Диаспоры», «Время искать», «Новый век», «Форум», газетой «Вести», Интернет-сайтом Международной ассоциации деятелей еврейского образовании и культуры «Эхо», а также (по-английски и на иврите) изданиями Всемирного еврейского конгресса и объединения «Jerusalem Summit» (двум последним организациям я особенно признателен за поддержку и содействие). Эти публикации вызвали полемику, которую нет причин игнорировать, и я искренне благодарен своему соавтору (точнее было бы сказать – соавторам, ибо одна из статей была написана нами совместно с моей дипломницей, выпускницей ИСАА при МГУ им. М.В. Ломоносова Анастасией Листопадовой) и редакторам этих журналов, давшим нам возможность обнародовать первые результаты наших изысканий. Приходится констатировать, что историки, социологи и политологи, посвятившие свои работы исследованию возникновения проблемы палестинских беженцев и предлагавшимся путям ее разрешения, которые так и не привели к какому-либо результату, редко когда брались за перо, не имея изначально сформулированной концепции «правых» и «виноватых». В отдельных сочинениях на роль «невинных жертв» безоговорочно определялись палестинские арабы, а на скамье подсудимых оказывалось не только Государство Израиль и его военное и политическое руководство, но и лидеры еврейского национального движения в догосударственный период. В других трудах, напротив, виноватыми оказываются все, кто угодно («двуличные» англичане, «предавшие палестинских арабов» лидеры арабских стран, «безответственные» руководители самих палестинских арабов и т.д.), но не израильские руководители. Фактически, политико-идеологические пристрастия историков (за редкими исключениями) предопределяли те выводы, которыми завершались их работы.

Нельзя сказать, что эта тема не интересовала исследователей – напротив, они обратились к ней значительно раньше политиков и дипломатов. Достаточно упомянуть едва ли не самого известного из израильских так называемых «новых историков» Бенни Морриса (Benny Morris), книга которого «Возникновение проблемы палестинских беженцев, 1947–1949», вышедшая на иврите и на английском языках еще в середине 1980‑х годов, вызвала бурную дискуссию в научных кругах. Несмотря на впечатляющее количество привлекаемых им материалов, Б. Моррис не дает сколько-нибудь однозначного ответа на вопрос о вине той или иной стороны в возникновении проблемы беженцев, однако сам факт критического переосмысления этой темы, бывшей на протяжении многих лет одним из табу в израильских исторических и общественных исследованиях, вызвал в полном смысле слова бурю среди местной интеллигенции. Б. Моррис не был первым израильским автором, поднявшим эту тему: в декабре 1984 г. в Хайфе на иврите была опубликована брошюра Чарльза Кеймана (Charles Kamen), озаглавленная «После трагедии: арабы в Государстве Израиль, 1948–1950», две главы которой (вторая и четвертая) были целиком посвящены проблеме палестинских беженцев. Однако в то время как работа Ч. Кеймана вышла весьма ограниченным тиражом, книга Б. Морриса, опубликованная спустя три года в престижной серии книг по истории Ближнего Востока в издательстве Кембриджского университета, вызвала поистине всемирный резонанс, благодаря чему именно Б. Моррис до сих пор считается «первооткрывателем» этой непростой темы. С тех пор были опубликованы десятки книг и статей, в которых предлагаются различные версии и интерпретации событий более чем полувековой давности. Среди них и вышедшие в 2001 г. в престижных университетских издательствах сборник статей «Война за Палестину: Переписывая историю 1948 года» и книга известного израильского историка, профессора Хайфского университета Йоава Гелбера (Yoav Gelber) «Палестина, 1948 год: война, бегство и возникновение проблемы палестинских беженцев», давшие импульс новому витку полемики по данному вопросу.

В классической израильской историографии первая арабо-израильская война, не без оснований именуемая Войной за независимость, представляется как неизбежная, хотя и трагическая закономерность. Факт одновременного нападения на Израиль армий пяти арабских государств, а в еще большей степени – военная победа Израиля над ними, служит наглядным подтверждением тезиса о мужественном противостоянии еврейского Давида и арабского Голиафа. Эта война отложила столь большой отпечаток на коллективное самосознание израильтян, что все, пережившие ее, стали именоваться «поколением 1948 года», героический ореол которого заслуженно сохранялся на протяжении нескольких последующих десятилетий.

Невозможно, однако, игнорировать опубликованные впоследствии мемуары и свидетельства, однозначно свидетельствующие о том, что в конце 1947 года, как до, так и после принятия Генеральной Ассамблеей ООН резолюции о разделе Палестины/Эрец-Исраэль, ни тогдашний король Египта Фарук, ни тогдашний король Трансиордании Абдалла не планировали нападения на Израиль. Скорее напротив: их взаимная ненависть была столь высока, что существование между руководимыми ими странами государства-буфера, коим, согласно утвержденной ООН карте, становился Израиль, очень их устраивало. Можно с высокой степенью вероятности предположить, что если бы король Абдалла не принял, под давлением внешних обстоятельств (а именно: иерусалимского муфтия Хадж-Амина эль-Хусейни, с одной стороны, не смирившихся со своим вынужденным уходом из ближневосточного региона британцев, с другой, и правителей Сирии и Ирака, с третьей), решения об интервенции в Палестину/Эрец-Исраэль, что, в случае успеха этой компании, привело бы войска трансиорданского Арабского легиона к границам Египта, подобного решения не принял бы и король Фарук, не без оснований опасавшийся резкого усиления войск Абдаллы у своих границ. В такой ситуации антиизраильское вторжение было бы значительно менее масштабным (без участия руководимого британскими офицерами Арабского легиона), в него были бы вовлечены максимум три страны, одна из которых, к тому же, не граничила с Израилем (Ирак), линия фронта проходила бы только на севере страны (в районе границы с бывшими французскими подмандатными территориями), и война, скорее всего, была бы значительно менее болезненной для Израиля и закончилась бы значительно быстрее. Так чем же была война, получившая в Израиле название Войны за независимость: всеобщим, согласованным нападением армий пяти арабских стран на еврейское государство, или же войной между Трансиорданией и Египтом, проходившей на расположенной между ними территории Палестины/Эрец-Исраэль (подобно тому, как Сталин и Гитлер расчленили Польшу не столько с целью аннексии Польши как таковой, сколько для создания форпоста своим далеко идущим планам дальнейших завоевательных походов)? История, как гласит расхожее утверждение, не знает сослагательного наклонения, а потому едва ли имеет большой смысл дискуссия о том, что было бы, если бы король Абдалла самоустранился от участия в нападении на Израиль в 1948 году, подобно тому, как самоустранился его внук, король Хусейн, от участия в сирийско-египетском нападении на еврейское государство в октябре 1973 года, но, с другой стороны, правомерно ли представлять как неизбежную закономерность то, что было следствием цепи событий и факторов, которых вполне могло и не быть?

Ответ на вопрос о том, против кого выступили подчиненные Абдалле войска Арабского легиона, также не представляется очевидным. Совершенно очевидно, что иерусалимский муфтий сделал все, от него зависевшее, чтобы побудить Абдаллу, изначально отнюдь не стремившегося к этому, принять участие в экспансионистском походе арабских армий. С другой стороны, совершенно очевидно и то, что Абдалла совершенно не был филантропом, намеревавшимся преподнести Палестину/Эрец‑Исраэль, или какую-либо часть ее, завоеванную его войсками, в дар муфтию. В результате, именно палестинские арабы (а не, допустим, Израиль) стали главной жертвой вторжения трансиорданского Арабского легиона, хотя едва ли войну 1948 года правомерно характеризовать как иордано-палестинскую.

Каковы бы ни были ответы на эти вопросы (вспомним Бертрана Рассела: «Всемирная история есть сумма всего того, чего можно было бы избежать»), представляется совершенно очевидным, что анализ отношений сионистского ишува с правителем Трансиордании является совершенно необходимым для понимания причин и последствий Войны за независимость. Именно решение Абдаллы об участии в экспансионистском походе 1948 года привело к тому, что эта война проходила именно так, как проходила. В отличие от короля Хусейна, горько сожалевшего о своем участии в войне 1967 года, стоившем ему территорий Западного берега (Иудеи и Самарии), у короля Абдаллы не было причин постфактум сожалеть о своем вступлении в войну. Итоги войны его вполне устраивали: независимое палестинское государство, во главе с ненавистным ему иерусалимским муфтием, не было создано; довольно большие территории Западного берега, вопреки решению Генеральной Ассамблеи, оказались под его контролем; и, пожалуй, главное: под суверенитетом Трансиордании, опять же, вопреки решению Генеральной Ассамблеи об интернационализации контроля над «вечным городом», оказались святые места Иерусалима, что было крайне важно для представителя древнейшей Хашимитской династии, которая в середине 1920-х годов в войне с Ибн-Саудом потеряла контроль над Меккой. И начало войны 1948 года, и ее завершение зависели от Абдаллы больше, чем от любого другого арабского правителя. При этом на протяжении нескольких десятилетий, как до этой войны, так и после ее завершения, переговоры сионистских лидеров с Абдаллой были более насыщенными и интенсивными, чем с кем-либо из арабских лидеров того времени. Именно поэтому анализу этих судьбоносных для создававшегося еврейского государства контактов в контексте системы международных отношений того времени в настоящей книге уделено немало страниц.

Следует отметить, что каждая из сторон выстроила вокруг проблемы палестинских беженцев и их возможного права на возвращение целую систему мифов, и в свете той чрезвычайной важности, которая придается этой теме, следует детально рассмотреть их, отрешившись от идеологической предвзятости любого рода. Степень ответственности, которую несет каждая из сторон за трагические события 1947–1949 годов, все еще является предметом бурной полемики. Исследования данной проблемы по-прежнему зачастую обусловлены политическими воззрениями их авторов, так как любая интерпретация исторических фактов в ту или иную сторону практически неизбежно приводит к определенным выводам, носящим актуальный характер. Поэтому крайне важно вернуться к первоисточникам первой половины ХХ столетия и на их основе постараться ответить на ряд вопросов. Действительно ли, как утверждают палестинцы, Израиль несет полную ответственность за возникновение проблемы беженцев? Каковы были планы и позиции лидеров еврейского национального движения до и после принятия резолюции ООН о разделе Палестины/Эрец-Исраэль, и какой линии придерживались лидеры палестинских арабов, а также руководство США, в тот же самый период? Какую политику проводили израильские власти по отношению к арабскому меньшинству в 1947–1949 годах, на различных этапах борьбы за будущее Палестины/Эрец-Исраэль? Все ли беженцы (или большинство из них) были изгнаны израильской армией, или же они покинули свои дома в силу иных причин и при иных обстоятельствах? В какой степени арабские лидеры ответственны за происшедшее? Насколько возможно обстоятельные ответы на вышеперечисленные вопросы могут подготовить фактическую базу для дальнейшего изучения проблемы палестинского исхода и поиска попыток ее хотя бы частичного разрешения.

Следует заметить, что проблема палестинских беженцев во многом порождена расхождениями в восприятии происходивших событий между двумя вовлеченными в конфликт сторонами. Известный израильский историк Йоав Гелбер не без оснований утверждает, что едва ли не основная проблема состояла в том, что, когда палестинские арабы обратились в бегство, они были уверены: по окончании военных действий им предстоит вернуться в свои дома. Возвращение беженцев на территории, покинутые ими в ходе войны, являлось обычной практикой на Ближнем Востоке на протяжении многих поколений, в то время как в западных странах на протяжении многих лет наблюдалась иная картина. Поэтому евреи, большая часть которых прибыла в Израиль из стран Европы, не признавали право на возвращение палестинских беженцев и отрицали за ними какие-либо права на покинутые ими в ходе войны территории. Подобная установка, в корне отличающаяся от тех воззрений, которые приняты на Востоке, ярко проявилась в высказывании первого премьер-министра Израиля Давида Бен‑Гуриона (David Ben‑Gurion , 1886–1973): «В военное время понятие собственности теряет всякий смысл».

Прежде чем приступить к описанию событий 1947–1949 годов, в ходе которых сотни тысяч арабов, проживавших на территории будущего еврейского государства, в массовом порядке снялись с насиженных мест, историки стремятся выяснить, было ли подобное развитие событий ожидаемым с точки зрения лидеров еврейской общины Палестины/Эрец-Исраэль, и если да, то насколько желательным оно им представлялось. Может показаться, что мнения сионистских лидеров по поводу возможного выселения арабских жителей с земель, на которых когда-нибудь в неизвестно насколько далеком будущем может возникнуть еврейское государство, не имеют непосредственного отношения к данной теме. Ведь до 1947 года, когда об основании еврейского государства можно было лишь мечтать, подобные идеи не могли иметь какого-либо практического применения. Тем не менее, этот вопрос важен по двум причинам. Во-первых, кажущиеся современникам «отвлеченные размышления» пользующихся авторитетом лидеров нации зачастую создают определенный идеологический настрой, который передается всему обществу и претворяется в жизнь в тот момент, когда это становится возможным, порой – спустя много лет после того, как эти размышления были впервые сформулированы и обнародованы. Во-вторых, высказывания тех или иных лидеров еврейского национального движения зачастую используются арабскими и солидаризирующимися с ними авторами в пропагандистских целях в качестве доказательства того, что несправедливость, совершенная по отношению к палестинским арабам, являлась спланированным и продуманным на государственном уровне действием, а не более или менее спонтанно произошедшим побочным явлением действительности военного времени, как это утверждала «классическая» израильская историография. Михаэль Палумбо (Michael Palumbo) и Нур Масалха (Nur Masalha), посвятившие теме палестинских беженцев целые монографии, утверждают, что массовое бегство арабов в 1948 году стало результатом спланированной политики массовой депортации целого народа, которая, в свою очередь, была логической кульминацией полувековых усилий, планов и идеологических построений. По их мнению, использование грубой силы для изгнания палестинских арабов «под покровом» Войны за независимость стало возможным благодаря тому, что на протяжении десятков лет основоположники сионизма создавали идеологическое обоснование такого изгнания. Попытке доказать этот тезис посвящены первые главы книг обоих авторов[13]. Именно поэтому тема эта заслуживает особого внимания. Однако прежде всего нужно хотя бы вкратце проанализировать соотношение сил между арабами и евреями, жившими в Палестине/Эрец-Исраэль в период, предшествовавший созданию Государства Израиль.

II. Формирование системы отношений между сионистским движением и арабскими лидерами Палестины

В июле 1922 года, когда Лига Наций официально утвердила мандат на управление Палестиной/Эрец-Исраэль, предоставленный британцам на международной конференции в Сан-Ремо, в стране проживали около шестисот тысяч арабов и всего восемьдесят тысяч евреев. Будущее этой территории было крайне туманным: подмандатная территория – не колония, согласно Уставу Лиги Наций, держатель мандата не обладал безраздельной властью над вверенными ему территориями, напротив, ему вменялось в обязанность оказывать местным общинам содействие в управлении страной до тех пор, пока они не будут готовы к обретению независимости. Иными словами, полномочия страны – держательницы мандата носили исключительно временный характер, срок мандатного правления должен был когда-либо завершиться, однако ни в одном из постановлений не было сказано, когда именно. Эта ясность относительно того, что британское правление является временным, при полной неопределенности касательно конечной точки этого временного промежутка, была важным фактором, дестабилизировавшим социально-политическую обстановку в стране. Каждая община – и арабская, и еврейская – знала, что настанет день, когда британцы покинут Палестину/Эрец-Исраэль, и должна была как-то к этому подготовиться, не имея ни малейшего представления, случиться это через год, через десять лет или через полвека.

Вопрос о том, какая форма политического устройства возникнет в Палестине/Эрец-Исраэль после ухода мандатных властей, также оставался открытым. Будет ли это арабское государство, где евреям, как национальному меньшинству, будут гарантированы те или иные права, либо это будет, наоборот, еврейское государство, в соответствии с духом статьи второй Постановления о мандатном правлении в Палестине, гласящей: «Мандатный уполномоченный будет нести ответственность за создание в стране таких политических, административных и экономических условий, которые наилучшим образом обеспечат создание еврейского национального дома»? А может быть, в будущем речь пойдет о едином еврейско-арабском государстве, либо унитарном, либо федеративном? Подобная «размытость» представлений об окончательном статусе Палестины/Эрец-Исраэль провоцировала каждую из сторон на действия, направленные на создание необратимых последствий, с которыми тогда, когда вопрос о будущем страны окажется на повестке дня, невозможно будет не считаться.

Несмотря на то, что отдельные авторы утверждают, что Постановление о мандатном правлении в Палестине носило ярко выраженный просионистский характер[14], в нем ни разу не фигурирует понятие «еврейское государство», а лишь заимствованное из письма министра иностранных дел Великобритании А.Дж. Бальфура (Arthur James Balfour, 1848–1930) лорду Л.У. Ротшильду (Lionel Walter Rothschild, 1868–1937), известного как «Декларация Бальфура», понятие «национальный дом для еврейского народа» («a national home for the Jewish people»). Как известно, в Декларации Бальфура ничего не говорится о том, что такое «национальный дом», каков его статус – будет ли это еврейское государство, еврейская автономия (политическая или национально-культурная), либо же речь идет о некоем «духовном центре», «очаге» развития языка иврит и национальной культуры. Очевидно, что каждый из вышеперечисленных сценариев предусматривал весьма различное развитие событий, неодинаковым образом затрагивая палестинских арабов: если при создании еврейского государства им оставалось довольствоваться ролью национального меньшинства, то в «духовном центре» им вполне мог принадлежать и политический суверенитет. Кроме того, Декларация Бальфура никак не определяет территориальные границы будущего «национального дома для еврейского народа», и оставалось совершенно неясным, идет ли речь о всей территории Палестины/Эрец-Исраэль или только о какой-либо (какой?) ее части. На конференции в Сан-Ремо, прошедшей в 1920 году, в сферу британского мандата были переданы, в том числе, и территории к востоку от реки Иордан, на которых год спустя британцами было создано государство Трансиордания; еврейским иммигрантам было запрещено селиться в нем. Каково было значение этого решения для будущего Палестины/Эрец-Исраэль? Значило ли создание арабского государства Трансиордания на большей части территории, переданной под британское мандатное управление, что на всей остальной территории в будущем (как компенсация) будет создано еврейское государство, либо же, наоборот, подобно тому, как на восточном берегу Иордана было создано арабское государство, арабское государство будет создано и к западу от реки Иордан? Или, может быть, территория к западу от Иордана будет разделена в какой-либо пропорции (какой?) между арабами и евреями?

Ни евреи, ни арабы, ни даже британцы не представляли себе в начале 1920‑х годов, какое политическое будущее ждет Палестину/Эрец-Исраэль. В этих условиях каждая из сторон прикладывала все возможные усилия для того, чтобы максимально увеличить свои шансы на обретение политического суверенитета в послемандатный период. Важно подчеркнуть, что сами мандатные власти не имели ясного и четкого видения желаемой для них будущей политической ситуации: понимая важность Палестины/Эрец-Исраэль не только как страны, на карте которой значатся святые для христианского мира города Иерусалим, Назарет и Вифлеем, но и как региона, находящегося на пересечении торговых путей между Европой, Азией и Африкой, как «ворот» от Средиземного моря к нефтяным полям Среднего Востока, англичане не знали ни сколько они планируют пробыть в Палестине/Эрец-Исраэль, ни на каких условиях они будут готовы уйти из нее. В этих условиях лидеры каждой из населявших страну национальных общин пытались повлиять на политику мандатных властей, максимально корректируя ее в свою пользу. С первых дней своего правления в Палестине/Эрец-Исраэль британцы оказались втянутыми в водоворот противостояния между палестинскими арабами и еврейским национальным движением.

Постановление о мандатном правлении в Палестине сформулировано в терминах, не предполагавших наличие межнациональной напряженности между населявшими страну общинами. Так, процитированная выше статья вторая этого документа гласила, что «страна - держатель мандата будет нести ответственность за создание в Палестине таких политических, административных и экономических условий, которые наилучшим образом обеспечат создание национального дома для еврейского народа», а также «обеспечит защиту гражданских и религиозных прав всех жителей Палестины, независимо от расовой и религиозной принадлежности». Иными словами, предполагалось, что создание национального дома для еврейского народа совместимо с защитой прав жителей Палестины иной расовой и религиозной принадлежности. Статья шестая Постановления о мандатном правлении декларировала, что мандатная администрация «будет обеспечивать наиболее благоприятные условия для еврейской иммиграции», «обеспечивая защиту прав и статуса других групп населения». На практике британские власти почти сразу же обнаружили, что возложенные на них обязанности являются несовместимыми между собой. Политические лидеры палестинских арабов выступали резко против еврейской иммиграции и создания в стране национального дома для еврейского народа, рассматривая и англичан, и евреев как «крестоносцев ХХ века», которых необходимо как можно быстрее изгнать с «арабского» Ближнего Востока. Надежды некоторых еврейских лидеров (будущего первого президента Израиля Хаима Вейцмана, будущего первого министра иностранных дел Моше Шарета и других) договориться с арабскими националистами о мирном сосуществовании и совместных действиях против британских властей по тем или иным причинам оказались тщетными.

Следует отметить, что глава военной разведки британских войск в Каире бригадный генерал Гилберт Клайтон (Gilbert Clayton), изначально бывший противником Декларации Бальфура[15], еще в мае 1919 г. предупреждал вышестоящие инстанции о том, что строгое соблюдение англичанами этой Декларации может вызвать резкое сопротивление со стороны палестинских арабов. По его словам, «палестинским арабам нужна эта территория, и они будут изо всех сил сопротивляться еврейской иммиграции всеми доступными им методами, включая акты насилия»[16]. Эти опасения были весьма небеспочвенными.

Уже в конце февраля 1920 г., одновременно с нарастанием напряженности на севере страны, арабы провели серию антисионистских демонстраций в городах и некоторых селах. В этих демонстрациях проявилось воодушевление палестинских арабов по поводу объявленной коронации Фейсала (1885–1933) как будущего короля объединенной Сирии (включающей, с его точки зрения, и Палестину). В начале марта, на следующий день после коронации Фейсала, Палестину/Эрец‑Исраэль охватила новая волна демонстраций, которые на этот раз сопровождались многочисленными вспышками насилия. На этих демонстрациях произносились речи и выкрикивались лозунги в поддержку Фейсала, за арабский суверенитет и против сионизма. Обстановка была очень напряженной, и евреи Иерусалима всерьез опасались предстоящих в начале апреля мусульманских религиозных торжеств.

Беспорядки начались в Иерусалиме 4 апреля 1920 г., после того, как в город прибыли мусульманские паломники из Хеврона. Они толпились у Яффских ворот, размахивали портретами Фейсала и выкрикивали лозунги в поддержку арабской независимости и объединения Сирии. Беснующиеся демонстранты нападали на евреев как внутри Старого города, так и за его пределами, неподалеку от Яффских ворот. Беспорядки продолжились и на следующий день и утихли лишь 6 апреля. Пятеро евреев были убиты и около двухсот ранены. С арабской стороны погибло четыре человека; около двадцати были ранено, почти все от огня, открытого британскими военными и полицейскими. Большинство жертв среди евреев оказались из Старого города, поскольку командование «Хаганы» [отрядов еврейской самообороны] предположило, что арабы не будут нападать на религиозных жителей этой части Иерусалима, никак не связанных с сионистским движением, а направят свои атаки против еврейского населения новых районов Иерусалима. Основываясь на этом прогнозе, «Хагана» расположила своих бойцов в других районах. Однако наиболее серьезные беспорядки произошли именно в Старом городе. Некоторые утверждают, что организаторы демонстраций намеренно направили туда толпу; другое объяснение состоит в том, что британские полицейские не позволили праздничной процессии двигаться по обычному маршруту, в направлении Шхемских ворот, и тогда арабы ворвались в Старый город через Яффские ворота.

Год спустя произошли новые беспорядки на националистической почве. 1 мая 1921 г. евреи, проживавшие в городе Яффо, подверглись нападению со стороны арабов. На следующий день погромы перекинулись и на окрестные населенные пункты, охватив в течение нескольких дней Петах‑Тикву, Хадеру и Реховот. Два небольших района Петах‑Тиквы – Кфар‑Саба и Эйн‑Хай – были оставлены местными жителями и разрушены до основания. В ходе описываемых событий погибло 47 евреев (практически все – в Яффо и его окрестностях) и 146 были ранены. Среди арабов погибло 48 человек, и 73 было ранено. Только достаточно запоздалое вмешательство британских сил, которые действовали жестко и решительно, остановило беспорядки. Абсолютное большинство убитых и раненых среди арабов являлись жертвами столкновений именно с армией и полицией.

Между волной насилия в апреле 1920 г. в Иерусалиме и беспорядками мая 1921 г. прошел всего год. Однако в промежутке между этими событиями ситуация в Палестине/Эрец-Исраэль принципиально изменилась[17].

Фейсал, инаугурация которого на трон короля Сирии (включавшей в себя также и Палестину) вызвала значительный ажиотаж среди палестинских арабов, в июле 1920 г. был изгнан французами из Дамаска. После этого воплотить идею о Палестине как части «Великой Сирии» стало практически невозможно: в Сирии правили французские, а в Палестине/Эрец‑Исраэль – британские мандатные власти, имевшие весьма напряженные отношения между собой. В этих условиях арабские националисты в Палестине начали собственную борьбу за независимость и суверенитет, воспринимая еврейское национальное движение как своего основного конкурента.

В Палестине/Эрец‑Исраэль военная администрация сменилась гражданским правлением. Место военных, симпатизировавших преимущественно арабам, занял Верховный комиссар Герберт Сэмюэл (Herbert Samuel, 1870–1963), еврей по происхождению, который, по небезосновательному мнению арабов, симпатизировал целям сионизма. В период пребывания Герберта Сэмюэля на посту Верховного комиссара численность еврейского населения в стране удвоилась (с 55 тысяч в 1919 г. до 108 тысяч в 1925 г.), было создано более пятидесяти новых еврейских населенных пунктов. В течение одного года, между апрелем 1920 г. и маем 1921 г., в Палестину/Эрец‑Исраэль прибыло более десяти тысяч евреев, которые приобрели тысячи дунамов земли. Сионистская организация получила официальное признание, были созданы органы местного самоуправления и основан Верховный раввинат. Иврит был признан одним из трех официальных языков Палестины/Эрец‑Исраэль.

Однако каково бы ни было отношение Г. Сэмюэля к еврейскому национальному движению, он был и оставался официальным представителем британских властей, ставивших превыше всего необходимость соблюдения спокойствия и правопорядка на подмандатной территории. Британские власти не могли не отреагировать на произошедшие беспорядки. Чтобы предотвратить подобные инциденты в будущем, они объявили о значительных изменениях в своей политике.

Уже 14 мая 1921 г. Г. Сэмюэл объявил о временном прекращении приема репатриантов. Прекращение репатриации явилось шагом навстречу одному из основных требований арабского населения Палестины/Эрец‑Исраэль. На протесты евреев по этому поводу Г. Сэмюэл отвечал, что репатриация будет возобновлена только после воцарения спокойствия в регионе.

3 июня 1921 г. (в день рождения тогдашнего короля Британии Георга V) Г. Сэмюэл выступил с программной речью, в которой по-новому изложил основные положения британской политики в Палестине/Эрец‑Исраэль. Что касалось еврейской иммиграции, он заявил, что ее масштабы «должны быть приведены в соответствие с экономическими возможностями Палестины», не конкретизируя при этом, кем и как именно будут измеряться эти «возможности». Эта витиеватая формулировка позволила британцам чем дальше, тем больше накладывать ограничения на иммиграцию, при этом сохраняя свободу маневра и полный контроль над ситуацией. Говоря о Декларации Бальфура, Г. Сэмюэл заверил арабов, что в ней говорится всего лишь о том, что «евреи, как рассеянный по всему миру народ, сердце которого обращено в сторону Палестины, смогут найти в ней прибежище, и некоторым из них будет дана возможность … прибыть в Палестину, дабы содействовать ее процветанию на благо всех ее жителей». Важно отметить, что в своей речи Г. Сэмюэл заменил использованный в Декларации Бальфура термин «национальный дом» термином «прибежище», что в корне меняло представление о роли евреев в будущем политическом устройстве Палестины/Эрец‑Исраэль. Г. Сэмюэл также объявил о том, что не будет создано еврейское правительство, наделенное полномочиями по управлению мусульманско-христианским большинством, и что все без исключения жители страны примут равное участие в формировании органов власти.

Эти положения были зафиксированы в опубликованной в июне 1922 г. так называемой «Белой книге Черчилля» – первом из серии представленных парламенту Соединенного Королевства отчетов о политических мероприятиях британских властей в Палестине/Эрец‑Исраэль. В этом документе Уинстон Черчилль (Winston Churchill, 1874–1965), годом ранее во второй раз назначенный на пост министра колоний, сформулировал тезис, согласно которому Декларация Бальфура предусматривала «не провозглашение всей Палестины еврейским национальным очагом, но создание такого очага на территории Палестины». «Белая книга» ставила перед собой цель развеять опасения арабов касательно роли Сионистской организации в управлении Палестиной/Эрец‑Исраэль. Статья четвертая Постановления о мандатном правлении гласила, что Сионистская организация получит «статус официальной организации, в задачи которой входят консультации и сотрудничество с Администрацией Палестины в тех экономических, социальных и других вопросах, которые могут повлиять на создание еврейского национального дома, на интересы еврейского населения Палестины и … на развитие страны в целом». «Белая книга Черчилля» проясняла, что сфера деятельности Сионистской организации (после 1929 г. – созданного под ее эгидой Еврейского агентства) ограничивается еврейской общиной, и что процитированная выше четвертая статья Постановления о мандатном правлении «не предоставляет ей права принимать какое бы то ни было участие в правительстве Палестины». «Белая книга Черчилля» пресекала любую возможность истолкования понятия «национальный дом» как «еврейское государство».

События 1920–1922 годов способствовали формированию модели, которая неоднократно воспроизводилась в мандатный период: арабы прибегали к насильственным методам в борьбе против евреев (и мандатной администрации); после этого назначалась комиссия по расследованию причин беспорядков; комиссия излагала свои выводы по поводу случившегося; исходя из этих выводов, британское правительство вырабатывало новую политическую линию в отношении палестинского вопроса. В 1920-е – 1930-е годы при помощи насилия арабы добились значительных результатов в политической сфере, однако так и не смогли выработать конструктивную позицию, адекватную региональной политической ситуации.

Отношение лидеров еврейского и арабского национальных движений к изменениям в политике Великобритании в отношении Палестины/Эрец‑Исраэль было и оставалось весьма различным. Сионистские организации с болью и горечью констатировали изменения в британской политике, но каждый раз, пусть и с оговорками, принимали новую политику и продолжали конструктивное сотрудничество с мандатными властями, надеясь добиться максимум того, что было достижимо в складывающейся ситуации. Арабские националисты, со своей стороны, раз за разом отвергали все компромиссные предложения британцев, требуя создания арабского государства на всей без исключения территории Палестины. Можно предположить, что причиной столь различного политического поведения еврейской и арабской общин были различия в их историческом опыте. Евреи, прибывшие в Палестину/Эрец‑Исраэль из стран рассеяния, на протяжении многих столетий жили под властью иных народов и привыкли адаптироваться по обстоятельствам, исходя из тех возможностей, которые им предоставлялись. Напротив, с конца двенадцатого века мусульмане были в стране на положении правящего большинства, и для них было новым и странным соизмерять свои политические устремления с чужестранцами, оказавшимися хозяевами «их» страны.

Подобное отношение сторон отчетливо проявилось уже в их реакциях на «Белую книгу Черчилля»: Исполнительный комитет Сионистской организации неохотно согласился с изложенной в ней политической программой, тогда как лидеры палестинских арабов полностью отвергли ее. Так продолжалось на всем протяжении британского мандата: арабские волнения приводили к созданию комиссий по расследованию, выводы которой заставляли Лондон корректировать свою палестинскую политику, все дальше и дальше отходя от принципов Декларации Бальфура. После инициированных арабами в августе 1929 г. беспорядков в Иерусалиме и Хевроне, в ходе которых были убиты и ранены более пятисот евреев, а порядок был восстановлен только благодаря прибытию английского военного подкрепления из Египта, вызванного первым секретарем мандатной администрации сэром Гарри Чарльзом Люком (Harry Charles Luke, 1884–1969), Британия направила в Палестину/Эрец‑Исраэль Комиссию по расследованию (ее официальное название – Commission on the Palestine Disturbance of August 1929) в составе трех членов парламента от разных партий (консервативной, лейбористской и либеральной) во главе с судьей сэром Вальтером Шоу (Walter Shaw), в недавнем прошлом бывшим Верховным судьей в Сингапуре. В отчете, поданном Комиссией Шоу британскому правительству, утверждалось, что основной причиной «ненависти и вражды», которую арабы испытывают к евреям, является еврейская иммиграция и приобретение сионистскими организациями арабских земель. Летом 1930 г. похожий отчет был составлен по просьбе британского правительства отставным офицером сэром Джоном Хоуп-Симпсоном (John Hope-Simpson, 1868–1962). В августе 1930 г. правительство Великобритании, основываясь на этих отчетах, опубликовало «Белую книгу Пасфильда» (названную по имени тогдашнего министра колоний Сиднея Уэбба, лорда Пасфильда, Sydney Webb, the Lord Passfield, 1859–1947), значительно ограничившую еврейскую иммиграцию. Арабское восстание 1936–1937 годов привело к созданию новой комиссии (Palestine Royal Commission) – на этот раз ее возглавил лорд Эрл Пиль (Earl Peel, 1867–1937), но наибольшим влиянием пользовался в ней оксфордский профессор Реджиналд Купленд (Reginald Coupland, 1884–1952). Комиссия заслушала более ста тридцати свидетелей, среди которых были как евреи, так и арабы. Отчет комиссии, опубликованный в июле 1937 г., призывал к разделу Палестины/Эрец‑Исраэль на два государства: еврейское и арабское. Небольшая часть территории, а именно коридор, соединяющий Иерусалим с Яффо, должен был остаться под британским контролем. Хотя этот план предусматривал создание арабского государства на более чем 80% территории Палестины/Эрец-Исраэль, лидеры еврейского ишува приняли, а арабские представители категорически отвергли его. В 1938 г. для того, чтобы умиротворить растущее арабское недовольство британским правлением, правительство назначило новую комиссию – на этот раз во главе с сэром Джоном Вудхэдом (John Woodhead) – для проверки осуществимости плана раздела Палестины/Эрец‑Исраэль согласно рекомендациям Комиссии Пиля. В отчете, опубликованном осенью 1938 г., Комиссия Вудхэда (Palestine Partition Commission) констатировала, что из-за сопротивления арабов идее раздела Палестины/Эрец‑Исраэль осуществить его не представляется возможным. Год спустя началась вторая мировая война, и палестинский вопрос сошел с повестки дня. После окончания войны, в 1947 г., новый план раздела Палестины/Эрец‑Исраэль был предложен полномочной комиссией ООН; и он был, хоть и с тяжелым сердцем, принят еврейской общиной – но отвергнут палестинскими арабами. Раз за разом условия предлагавшегося мирного соглашения были менее благоприятными для палестинских арабов: в 1937 г. им предлагалось создать государство на более чем 80% всей территории подмандатной Палестины/Эрец‑Исраэль, в 1947 г. – на 45%, в 2000 г. (на переговорах в Кемп-Дэвиде и в Табе) – на примерно 21–22% (около 92–95% территорий Иудеи и Самарии, а также весь сектор Газа). Палестинские лидеры последовательно отвергали все эти (и им подобные) предложения, в результате чего палестинское арабское государство не создано до сих пор, хотя в учебниках, по которым занимаются палестинские школьники, оно не только фигурирует как субъект международного права, но и занимает всю территорию подмандатной Палестины; существующего уже более пятидесяти пяти лет Государства Израиль на палестинских картах нет вообще. Нежелание политической элиты палестинских арабов пойти на компромисс в какой-либо форме, жесткая позиция «все – или ничего», и ныне, как и восемьдесят с лишним лет назад, приводит к краху все новых и новых витков переговорного процесса. За прошедшие десятилетия в мире произошли грандиозные изменения, однако непримиримая политика большинства палестинских арабских лидеров в отношении сионистского движения была и остается практически неизменной.

III. Планировали ли лидеры сионистского движения изгнание арабов из Палестины/Эрец‑Исраэль?

В работах многих историков, опубликованных в последние двадцать лет, утверждается, что сионистские лидеры чуть ли не с первых шагов еврейского национального движения вынашивали планы по изгнанию арабского населения с территории Палестины/Эрец-Исраэль; достаточно упомянуть в этой связи книги Михаэля Палумбо «Палестинская катастрофа» (Лондон, 1987), Нура Масалхи «Изгнание палестинцев: концепция «трансфера» в сионистской политической мысли» (Вашингтон, 1992), Нормана Финкельштейна «Образы и реалии израильско-палестинского конфликта» (Лондон, 1995), статьи Бенни Морриса и недавно скончавшегося Исраэля Шахака[18]. Данное обвинение является чрезвычайно важным для палестинских лидеров, поскольку оно якобы доказывает, что возникновение проблемы палестинских беженцев вовсе не обусловливалось нежеланием арабов принять выдвинутый ООН план раздела Палестины/Эрец‑Исраэль и вторжением арабских армий в Израиль сразу же после провозглашения им своей независимости. Арабским авторам важно возложить всю тяжесть вины на Израиль и его лидеров, и для этой цели им требуются в качестве конкретных примеров видные представители сионистского движения, которые якобы вынашивали планы по изгнанию арабского населения задолго до обсуждения этого вопроса в ООН и вторжения арабских армий на территорию еврейского государства.

В этой связи палестинские исследователи и израильские «новые историки» раз за разом упоминают имя Исраэля Зангвиля (Israel Zangwill, 1864–1926), который, по их утверждению, еще в начале ХХ века, в период оттоманского владычества, указал на необходимость изгнания арабов с территории Палестины/Эрец‑Исраэль. Намерения обвинителей полностью понятны: они пытаются доказать, что еще на начальных этапах становления сионистского движения его лидеры выработали стратегический план, в рамках которого предполагалось осуществить трансфер арабского населения, проживающего на территории Палестины/Эрец‑Исраэль. Знаменитое высказывание И. Зангвиля «Земля без народа – народу без земли», свидетельствует, якобы, о пренебрежительном отношении сионистских лидеров к сотням тысяч арабских жителей Палестины/Эрец‑Исраэль. По словам известного историка, профессора Тель-Авивского университета Аниты Шапира ( Anita Shapira ), «это высказывание пользуется чрезвычайной популярностью, в особенности у тех, кто стремится опорочить сионистское движение и заявить, что вся концепция Т. Герцля основывалась на ошибочной предпосылке, согласно которой Эрец‑Исраэль полностью безлюдна и ожидает прибытия евреев для того, чтобы “ожить”»[19]. С И. Зангвиля начинает свое описание спорадических идей еврейских интеллектуалов о превращении Палестины/Эрец‑Исраэль в государство исключительно еврейского народа и израильский историк Шабтай Тевет (Shabtai Teveth)[20]. М. Палумбо, который вынес этот лозунг в заголовок первой главы своей монографии, и Н. Масалха утверждают, что подобное видение реальности было расистским по своей природе, выражая всю степень пренебрежения основоположников еврейского национализма по отношению к арабскому населению Палестины[21].

Есть ли основания для таких утверждений? Изучение биографии Исраэля Зангвиля, а также его сочинений, свидетельствует о том, что подобные обвинения носят полностью вымышленный характер. И. Зангвиль, который всю свою жизнь прожил в Британии и лишь однажды побывал в Палестине/Эрец‑Исраэль как турист (в 1897 году), не только не имел никакого отношения к органам самоуправления еврейской общины Палестины/Эрец‑Исраэль, но, самое главное, вовсе не являлся сторонником создания еврейского государства именно в этой стране. Хотя бы поэтому весьма сомнительно, что его идеи – какие бы они ни были – могли оказывать значительное влияние на идеологию прибывших преимущественно из России и Польши лидеров социалистического сионизма, которые, собственно, и сыграли ключевую роль в создании Государства Израиль. И. Зангвиль являлся одним из наиболее ярых сторонников плана создания еврейского государства в Уганде, и после того, как этот план был отвергнут VI Сионистским конгрессом в 1903 году, демонстративно покинул Сионистскую организацию. Исраэль Зангвиль, совместно с впоследствии погибшем в лагере смерти Треблинка писателем и религиозным мыслителем Хиллелем Цейтлиным (1871–1942), лидером социалистического направления в сионизме Нахманом Сыркиным (1868–1924), а также некоторыми другими интеллектуалами и общественными деятелями, занимался поисками территории, находящейся за пределами Эрец‑Исраэль и способной послужить национальным домом для повсеместно преследуемого еврейского народа. На протяжении многих лет И. Зангвиль вел интенсивные переговоры, направленные на создание еврейского государства в любой доступной для этой цели части света, в частности, в Турции, Аргентине, Техасе и северной Африке. Наподобие многих современных интеллектуалов, И. Зангвиль мечтал о переустройстве мира и тщательно спланированном перемещении еврейского народа из густонаселенных стран в малозаселенные районы, подходящие для развертывания широкомасштабной поселенческой деятельности, и верил, что в рамках общемировых реформ можно будет решить также и еврейскую проблему[22]. И. Зангвиль решительно отвергал идею создания двунационального государства, в котором евреи будут проживать бок о бок с другим народом. По его словам, «если собираются предоставить землю народу, лишенному родины, то было бы просто глупо допускать пребывание на этой земле двух народов. Одно из двух: либо для евреев подыскивается другое место обитания, либо аналогичные шаги предпринимаются в отношении наших соседей»[23]. В свете той ситуации, которая сложилась в начале ХХ века, и неудачи, постигшей переговоры Т. Герцля с оттоманскими властями, И. Зангвиль (по крайней мере, до провозглашения декларации Бальфура в ноябре 1917 года) полагал, что решение еврейской проблемы следует искать в другой точке земного шара, за пределами Палестины/Эрец‑Исраэль. Как отмечает историк Гидеон Шимони (Gideon Shimoni), автор наиболее масштабного на сегодняшний день труда, посвященного сионистской идеологии, на VII Сионистском конгрессе «присутствовала также небольшая группа делегатов, самыми заметными среди которых были Исраэль Зангвиль и еврейский писатель Хиллель Цейтлин, утверждавшие, что Эрец‑Исраэль в меньшей степени подходит для решения еврейской проблемы, нежели другие территории. После того, как VII Сионистский конгресс в 1905 году все же принял решение ультимативно связать будущее сионизма с Эрец‑Исраэль, эти делегаты, выступая единым блоком, покинули ряды Сионистской организации». Под руководством Исраэля Зангвиля и при содействии нескольких сионистских организаций социалистического толка, которые отвергали принудительную связь с Сионом как проявление «буржуазного романтизма», было основано “Еврейское территориальное общество”»[24].

Еврейская энциклопедия, выходившая в Петербурге в 1908–1913 гг. (цитируемый ниже седьмой том вышел в 1910 г.) – то есть, еще при жизни И. Зангвиля, за десятки лет до возникновения проблемы палестинских беженцев, описывала его политические взгляды следующим образом (стиль оригинала сохранен, орфография приведена в соответствие с современными нормами):

«На Шестом [Сионистском] конгрессе И. Зангвиль выступил горячим сторонником проекта об Уганде, так как, собственно говоря, он никогда не был настоящим палестинцем [так в тексте!] и стоял на почве территориализма [так в тексте!], являясь крайним сторонником идеи чартера[25]. В обоих этих отношениях Угандийский проект его вполне удовлетворял. В промежуток времени между VI и VII Конгрессами, когда все внимание Сионистской организации было сосредоточено на этом проекте, и когда начали вырастать группы чистых территориалистов, доходивших в своих воззрениях до принципиального отрицания Палестины как страны еврейского будущего, И. Зангвиль занимает первое место в ряду сторонников нового, территориалистического направления и горячо агитирует за принятие английского предложения. Он, однако, не отказывается окончательно от Палестины, но видит в ней лишь конечную цель. На Седьмом [Сионистском] конгрессе И. Зангвиль является уже более крайним территориалистом. Он настаивает на принятии Угандийского проекта … Когда же Конгресс отклонил проект и решительно высказался против всяких попыток отвлечь внимание сионистов от Палестины, И. Зангвиль оставил Сионистскую организацию и в Базеле же основал «Еврейскую территориалистическую организацию» (ЕТО), окончательно порвавшую с сионизмом и Палестиной. Дальнейшая общественная деятельность И. Зангвиля протекает в рядах этой организации. Став на точку зрения чистого чартеризма, он видит возможность осуществления территориалистических планов лишь в дипломатических переговорах с державами относительно уступки евреям территории с правом на полную автономию. Он вступает в сношения со многими европейскими и американскими правительствами и предлагает конференции ЕТО, состоявшейся в Лондоне в 1907 г., более десятка проектов еврейского поселения в различных частях света. Однако, конкретных результатов эти переговоры не дали. … [Впоследствии] организуется эмиграция в Галвестон, для содействия которой И. Зангвиль добыл значительные средства у английских и американских финансистов-евреев. После революции 1908 г. в Турции И. Зангвиль вступил в переговоры с местным и центральным турецким правительством об уступке ЕТО области Киренаики в Северной Африке. И. Зангвиль послал экспедицию для обследования этой страны… В 1909 г. И. Зангвиль вступил в переговоры с Турцией относительно [массового переселения евреев] в Месопотамию»[26].

Совершенно очевидно, что абсурдно представлять основоположником идеологии насильственного выселения арабов из Палестины/Эрец‑Исраэль человека, совсем не настаивавшего на еврейской иммиграции в Палестину/Эрец‑Исраэль и выступавшего за создание еврейского государства там, где есть такая возможность, в том числе и в самых экзотических уголках планеты. Нет ни малейших оснований для изображения И. Зангвиля «духовным отцом» и «вдохновителем» идеи трансфера, как это делают некоторые израильские, арабские и американские историки. Несмотря на относительно второстепенную роль И. Зангвиля в сионистском движении, рассмотрение этого вопроса носит принципиальный характер и с точки зрения историографии палестино-израильского конфликта в целом, и с точки зрения возникновения проблемы палестинских беженцев, в частности. В работах М. Палумбо, Н. Масалхи, Б. Морриса и других авторов Исраэль Зангвиль предстает ключевой (хотя и едва ли не единственной) фигурой, призванной продемонстрировать «истинные намерения» сионистского руководства в отношении арабского населения Палестины/Эрец‑Исраэль в период, предшествовавший британскому мандату. Следует отметить, что до того, как в 1936 г. местные арабы подняли антиеврейское и антибританское восстание, сама идея перемещения арабского населения из каких-либо частей Палестины/Эрец‑Исраэль занимала крайне незначительную нишу в сознании и мышлении сионистских лидеров.

Чтобы установить, являлось ли массовое бегство палестинских арабов в 1947–1949 годах желанным с точки зрения еврейских лидеров сценарием, и в какой мере их программы и публичные выступления поощряли подобное развитие событий, необходимо ответить на ряд вопросов. Во-первых, что именно подразумевалось под «насильственным переселением» («трансфером») и соответствовало ли это событиям, произошедшим во время войны 1947–1949 гг.? Во-вторых, когда и почему эта тема удостоилась внимания со стороны еврейского руководства? В-третьих, какое место в иерархии приоритетов сионистского движения занимала идея «трансфера», как с политической, так и с моральной точки зрения?

Палестинские авторы (Валид Халиди, Нур Масалха и другие), равно как и израильские леворадикальные «новые историки» (в данной области исследований к ним, кроме уже упоминавшегося Бенни Морриса, в последние годы, впрочем, пересмотревшего свои взгляды, следует отнести преподавателя кафедры международных отношений Хайфского университета Илана Паппе и профессора кафедры международных отношений Оксфордского университета Ави Шлайма), утверждают, что идея насильственного переселения арабов из Палестины/Эрец‑Исраэль оформилась в сознании лидеров сионистского движения задолго до того, как подобные развитие событий стало реальностью. Так, например, в статье «Замечания по поводу сионистской историографии и идеи трансфера в 1937–1944 годах» Б. Моррис пишет, что эта идея «укоренилась в идеологии сионизма с момента его возникновения, и подтверждения этому можно отыскать уже в дневниках Теодора Герцля, а также в речах и в статьях таких сионистских деятелей, как Исраэль Зангвил, Менахем Усышкин и Артур Руппин»[27]. (Отметим в скобках, что ни один из упомянутых здесь политических деятелей не дожил до провозглашения Государства Израиль в мае 1948 г. и последовавшего вслед за этим нападением на него армий пяти арабских государств). Б. Моррис не приводит, однако, ни одной цитаты из многочисленных печатных трудов этих авторов, выдвигая, но не аргументируя своего рода «теорию конспирации»: «в большинстве случаев эти идеи выражались только в личных разговорах, частных письмах и закрытых собраниях»[28]; доказательства этого тезиса в работе Б. Морриса отсутствуют. Единственная цитата, приводимая им, взята из дневника основоположника политического сионизма Теодора Герцля (Theodor Herzl, 1860–1904), где говорится о согласованном переселении арабского населения, которое должно осуществляться с «максимальной осторожностью». И, действительно, подобно тому, как в последнее десятилетие своей жизни Т. Герцль мечтал о массовом переселении всех евреев мира в будущее еврейское государство в кратчайшие сроки, он мечтал и о том, чтобы на территории этого государства евреи были бы абсолютным национальным большинством, что, в случае создания еврейского государства в Палестине/Эрец‑Исраэль (это, как известно, было не очевидно и для самого Т. Герцля), требовало переселения проживавших там арабов на другие территории. Однако в 1895 году само предположение о том, что возникновение еврейского государства произойдет в сколько-нибудь обозримом будущем, равно как и о том, что евреи со всего мира в массовом порядке начнут съезжаться в это государство, представлялось более чем утопичным. Поэтому высказывания общественных деятелей XIX века по поводу выселения арабов с территории будущего еврейского государства не могут считаться «планированием» даже с большой натяжкой. Кроме того, нужно учитывать тот факт, что тогдашний политический контекст во многом отличался от современного и это, разумеется, накладывало свой отпечаток на употреблявшуюся политическими и общественными деятелями терминологию. Известный израильский правовед, мыслитель и государственный деятель Амнон Рубинштейн (Amnon Rubinstein) пишет в этой связи: «Следует отметить, что постсионисты берут на вооружение термины новейшего времени и периода после второй мировой войны (когда колонии интенсивно освобождались от своих европейских господ, а европейские державы от своих колоний) и задним числом относят их ко временам Т. Герцля и начала еврейского заселения Эрец‑Исраэль. Эта в корне ошибочная установка автоматически ведет к тому, что сочинители исторических трудов судят один мир в терминах и понятиях другого»[29].

Фактически никто из основоположников сионистской идеологии – как в ее либеральной (например, Теодор Герцль и Макс Нордау), так и в социал-демократической (например, Дов‑Бер Борохов) версиях – не писал ни в одном из своих многочисленных сочинений о насильственном перемещении арабов из Палестины/Эрец‑Исраэль. Действительно, основоположники сионизма надеялись, что настанет день, и благодаря массовой еврейской иммиграции в Палестину/Эрец‑Исраэль евреи станут в ней национальным большинством и смогут построить государство, основанное на интеграции в нем представителей национальных и религиозных меньшинств, однако ни о каком выселении (и уж тем более – насильственном) оттуда арабского населения речь не шла.

Палестинские исследователи, равно как и израильские «новые историки», утверждают, что еще до войны 1947–1949 гг. «идея трансфера вынашивалась руководителями еврейского ишува (во главе с Д. Бен‑Гурионом), а также командирами Армии обороны Израиля»[30]. Им важно доказать, что руководство еврейской общины Палестины/Эрец‑Исраэль тщательно спланировало трансфер арабского населения, тогда как условия военного времени служили всего лишь прикрытием для осуществления политической линии, оформившейся, якобы, еще в те далекие дни, когда сионистское движение находилось в самом начале своего пути. По утверждению Бенни Морриса, «когда в 1947–1948 годах разразился кризис, который, впоследствии, перерос в гражданскую войну с арабскими жителями Палестины/Эрец‑Исраэль, а затем – в широкомасштабное вооруженное противостояние с арабскими странами, политическое и армейское руководство намеренно и осознанно, или же под воздействием обстоятельств, воплотило в жизнь эту идею»[31].

Так ли обстояло дело в действительности? Несет ли сионистское движение ответственность за возникновение и распространение идеи трансфера арабского населения с территории Палестины/Эрец‑Исраэль? Палестинские, а также некоторые израильские историки приложили немало усилий, дабы отыскать какие-либо высказывания, сделанные еврейскими лидерами в период британского мандата, которые могли бы служить подтверждением тезиса о том, что идея трансфера укоренилась в идеологии сионизма с момента его возникновения. И в самом деле, в этот период, когда после Декларации Бальфура еврейское государство перестало быть всего лишь красивой мечтой, и возникла необходимость в выработке конкретной политической линии, подобные высказывания могли бы иметь особый вес. Интересно, однако, отметить, что все выдержки из публичных выступлений руководителей еврейского ишува, которые приводятся Бенни Моррисом в подтверждение данного тезиса, приходятся на десятилетие, предшествовавшее войне 1947–1949 гг., и не случайно: до 1937 года тема «трансфера», а точнее – «обмена населением», практически не поднималась. Отчет британской Королевской комиссии под руководством лорда Эрла Пиля, сформированной для расследования причин начавшегося в 1936 году арабского восстания, в корне изменил отношение сионистских лидеров к этой проблеме. Сам же Бенни Моррис отмечает, что «идея трансфера удостоилась в сионистских кругах публичного, или отчасти публичного, обсуждения только в июле 1937 года, когда Королевская комиссия под руководством лорда Пиля выдвинула эту идею в качестве одного из своих предложений и, тем самым, придала ей легитимный характер»[32]. Следует отметить, что Комиссия Пиля не просто рекомендовала трансфер в качестве возможной опции в том случае, если стороны достигнут взаимной договоренности, а настаивала на его осуществлении, даже если это потребует применения силы. «Следует приложить все усилия», – говорилось в отчете, – «чтобы заручиться согласием на обмен населением, однако если согласие все же не будет достигнуто, трансфер арабов, проживающих на территориях, расположенных в границах еврейского государства, будет произведен насильственно»[33]. Другими словами, в противовес тому, что утверждается леворадикальными «новыми историками», изучение исторических материалов со всей очевидностью показывает: идея трансфера появилась на Ближнем Востоке по инициативе британских мандатных властей и не была инициирована лидерами сионистского движения.

Следует подчеркнуть, что план по осуществлению насильственного трансфера предложили именно британцы, тогда как ведущие сионистские лидеры, в том числе будущие руководители Государства Израиль, в том числе первый премьер-министр страны Давид Бен‑Гурион и первый президент Хаим Вейцман (Chaim Weizmann, 1874–1947), в корне отвергали подобную идею. Оба они полагали, что обмен населением должен носить добровольный характер. Так, например, в ходе заседания Мандатной комиссии Лиги Наций в августе 1937 г. тогдашний британский министр колоний Уильям Ормсби-Гор (William Ormsby-Gore, 1885–1964) предлагал использовать силу, дабы осуществить обмен населением, выражая надежду, что, в конечном итоге, арабы согласятся покинуть еврейское государство добровольно. Однако сионистские лидеры придерживались иной позиции: ближе к концу 1937 г. Хаим Вейцман направил Мандатной комиссии письмо, содержавшее следующие строки: «Мы, разумеется, не собираемся прибегать к силе или совершать какие-либо насильственные действия в отношении арабов: только те, кто захочет покинуть еврейское государство, будут эвакуированы»[34]. По мнению Х. Вейцмана, следовало поощрять эвакуацию арабского населения, но ни в коем случае не принуждать к ней. Поощрение могло бы осуществляться, по словам Д. Бен‑Гуриона, посредством «обеспечения рабочих мест для палестинских арабов за пределами еврейского государства»[35].

«Новые историки» полностью игнорируют обстоятельства, сопровождавшие обсуждение идеи «обмена населением» еврейским руководством Палестины/Эрец‑Исраэль. В отчете, составленном Комиссией Пиля и опубликованном в июле 1937 года, предлагалось разделить западную часть Палестины/Эрец‑Исраэль между двумя странами – арабским государством, объединенным с Иорданией, которое, согласно этому плану, должно было занять около восьмидесяти пяти процентов от общей площади Палестины/Эрец‑Исраэль, и еврейским государством на оставшейся территории. С целью устранения будущих очагов конфликта между двумя народами Комиссия Пиля предложила произвести обмен населением между еврейским и арабским государствами. Как справедливо отмечает живущий и работающий в Лондоне израильский историк Эфраим Карш (Efraim Karsh), «идея трансфера как конкретная политическая программа никогда не выходила за пределы выдвинутых Комиссией Пиля предложений – там она родилась, и там же была похоронена»[36].

С целью детального анализа всех последствий возможной реализации выдвинутого британскими властями плана, руководство Еврейского агентства создало в ноябре 1937 г. «Комиссию по обмену населением», состоявшую из девяти человек. Комиссия, однако, была распущена летом 1938 г., после того, как стало ясно, что идея трансфера является совершенно бесплодной, и не только из-за решения англичан отказаться от своих первоначальных предложений. Как отмечает израильский историк Шабтай Тевет, идея трансфера не упоминалась ни в одном из десятков документов, отчетов и меморандумов, которые были представлены руководством Еврейского агентства еще одной королевской комиссии, Комиссии Вудхэда (1938), направленной на Ближний Восток для изучения различных вопросов, связанных с разделом Палестины/Эрец‑Исраэль[37]. Комиссия Вудхэда отметила в своем отчете: «Еврейская сторона заявила нам о своем неприятии любого решения, носящего принудительный характер»[38].

Это может показаться парадоксальным, но наиболее резко против трансфера арабского населения высказывался именно Владимир (Зеев) Жаботинский (1880–1940), которого не только палестинские авторы зачисляют в лагерь наиболее последовательных сторонников подобного решения[39]. В своей статье, которая была опубликована в газете «Ха’Ярден» 13 августа 1937 г., В. Жаботинский писал, что идея трансфера является больше чем проявлением простой «безответственности». Его слова по этому вопросу носят вполне однозначный характер: «Болтовня по поводу «перемещения» арабов – это проявление безответственности, … ведь с точки зрения евреев подобный шаг является преступлением. Нам следует позаботиться о том, чтобы евреи как можно скорее отвергли эту отвратительную идею со всей возможной брезгливостью. Мы хотим оказаться в большинстве, но это вовсе не означает выдворения меньшинства за пределы страны». Решительное неприятие В. Жаботинским идеи трансфера имело как морально-ценностную, так и рационально-прагматичную основу: он опасался, что подобный шаг послужит «прецедентом» для изгнания евреев из Европы. Кроме того, он не видел ни малейшей практической и моральной пользы в том, чтобы, следуя предложениям Комиссии Пиля, перемещать арабское население из одной части Палестины/Эрец‑Исраэль в другую[40]. Следует отметить, что В. Жаботинский противился трансферу «как добровольному, так и принудительному, как полному, так и частичному»[41].

В своем знаменитом эссе «О железной стене», написанном в 1924 г., В. Жаботинский писал: «Вытеснение арабов из Палестины, в какой бы то ни было форме, считаю абсолютно невозможным»[42]. Как отмечал много лет спустя известный политолог Шломо Авинери (Shlomo Avineri), «Жаботинский со своей нравственной убежденностью стоял за то, чтобы в будущем еврейском государстве, где арабы составят меньшинство, они получили все гражданские права как индивидуумы»[43]. Если впоследствии, во второй половине 1930-х годов, его взгляды и изменились, то это произошло не только под влиянием арабского восстания и отчета Комиссии Пиля, но и под влиянием пактов, заключенных в Европе в 1938–1939 годах. Так, после заключения пакта Молотова – Риббентропа он писал, что «если возможен трансфер народов прибалтийских стран, то возможно и перемещение палестинских арабов», добавляя, что Ирак и Саудовская Аравия могли бы принять их[44]. Идею массового перемещения палестинских арабов в Ирак Жаботинский обсуждал, например, с американским бизнесменом еврейского происхождения Эдуардом Норманом (Edward Norman, 1900–1950) 2 декабря 1937 года[45].

Факт состоит в том, что идея переселения арабов с территорий, на которых планировалось создать еврейское государство, равно как и идея переселения евреев с территорий, на которых планировалось создать арабское государство, оказалась на повестке дня по инициативе мандатных властей. Британские официальные представители заявили по поводу отчета Комиссии Пиля, что они полностью поддерживают содержащиеся в нем рекомендации и видят в них именно ту политическую линию, которую Британия намерена проводить в Палестине/Эрец‑Исраэль[46]. В этой ситуации и сионистское руководство после длительных колебаний вынуждено было принять отчет Комиссии Пиля, хотя его рекомендации предусматривали передачу арабам большей части территории Палестины/Эрец‑Исраэль, включая важнейший для еврейской истории город Хеврон, второй по значимости после Иерусалима, и отторжение от будущего еврейского государства всего Иерусалима, несмотря на то, что евреи составляли в нем большинство населения[47] (британцы предполагали оставить город под собственным управлением). Хотя план раздела Палестины/Эрец‑Исраэль, предложенный Комиссией Пиля, был чрезвычайно далек от ожиданий сионистских лидеров, они после длительных колебаний и дискуссий поддержали его.

Как отмечалось выше, в соответствии с этим планом будущее еврейское государство должно было занять около пятнадцати процентов от общей территории Палестины/Эрец‑Исраэль, простирающейся к западу от реки Иордан. Уже 9 июля 1937 г. британский еврейский еженедельник «Jewish Chronicle» опубликовал статью, озаглавленную следующим образом: «Кошмарный план Королевской комиссии». Авторы статьи подвергли резкому осуждению предложения Комиссии Пиля и охарактеризовали их как попытку превратить «еврейский национальный очаг» в «еврейское национальное кладбище». Выработанный комиссией план явился предметом ожесточенной полемики на Двадцатом Сионистском конгрессе, который начал свою работу в Цюрихе 2 августа того же года. Обсуждаемая тема носила столь судьбоносный характер, а дебаты были столь яростными, что, впервые в истории сионистского движения, заседания конгресса проходили за закрытыми дверями, без участия представителей прессы[48]. В числе противников раздела Палестины/Эрец‑Исраэль в соответствии с планом Комиссии Пиля были председатель Национального Земельного фонда Менахем Усышкин (1863–1941), бывший в свое время одним из наиболее последовательных противников плана создания еврейского государства в Уганде (собственно, именно он возглавлял оппозицию этому плану на VII Сионистском конгрессе), лидеры сионистского движения в США Стивен Вайз (Stephen Wise, 1874–1949) и Абба Хиллел Силвер (Abba Hillel Silver, 1893–1963), Владимир Жаботинский и его соратники по ревизионистскому лагерю, религиозные сионисты из движения «Мизрахи», а также представители социалистической организации «Ха’шомер ха’цаир» (последние верили в возможность сотрудничества между еврейским и арабским рабочим классом и поэтому враждебно относились к идее раздела как таковой). В. Жаботинский написал об отчете Комиссии Пиля, что он является «прекрасным примером того, как подобного рода документ может простираться на четыреста страниц и при этом оставаться не более, чем фельетоном»[49]. М. Усышкин также однозначно высказался против предложенного комиссией обмена населением. По его словам, «мы не стремимся изгонять из страны ни одного араба; мы не стали бы этого делать, даже если бы у нас была такая возможность. У нас, как у нации, есть право на эту землю, и, разумеется, таким же правом обладают арабы, которые живут на ней на протяжении сотен лет»[50].

После длительных колебаний выводы Комиссии Пиля принял и известный ученый и общественный деятель Артур Руппин (Arthur Ruppin, 1876–1943), возглавлявший в 1925–1929 гг. миротворческую организацию «Брит Шалом» [«Блок мира»], выступавшую за создание двунационального еврейско-арабского государства в Палестине/Эрец‑Исраэль. А. Руппин отмечал, что взаимное переселение евреев и арабов должно носить исключительно добровольный характер. По его мнению, арабы, желающие остаться в местах своего проживания, которые войдут в состав еврейского государства, должны будут обрести в нем статус полноправных граждан. 27 июля 1937 г. А. Руппин записал в своем дневнике: «Я не знаю, испытывал ли кто-нибудь такие же, как и я, затруднения в этом вопросе, прежде чем согласился на этот план… Я не думаю, что он нереализуем, однако он чрезвычайно непрост. Вследствие тех трудностей, которые сопряжены с его реализацией, нам придется смириться с тем фактом, что триста тысяч арабов останутся нашими гражданами. Следует учесть, что евреи во всем мире являются меньшинством, и поэтому мы должны будем служить примером того, как следует обращаться с меньшинствами»[51].

Среди тех еврейских лидеров, которые в целом приняли рекомендации Комиссии Пиля, были и те, кто отвергал ту его часть, которая касалась возможного «обмена населением» между двумя будущими государствами – еврейским и арабским. Так, в ходе заседания правления Еврейского агентства известный писатель, публицист и землевладелец Моше Смилянский (1874–1953) заявил: «Если бы мне сказали, что у арабских фермеров отберут землю и переместят их в какое-либо другое место, я бы сказал: оставьте их в покое, пусть живут в еврейском государстве, вместо этого лучше дайте нам полтора миллиона дунамов земли в Негеве»[52] (согласно карте Комиссии Пиля, вся территория пустыни Негев должна была отойти к арабскому государству).

Голда Меир (Golda Meir, 1898–1978), ставшая впоследствии министром иностранных дел и главой правительства Израиля, предпочла не высказывать свое личное отношение к плану Комиссии Пиля из-за убежденности в заведомой невозможности его реализации. «Нам поведали о массовом переселении арабов. Неужели арабы уже дали на это свое согласие? Может быть, они согласились вести переговоры на эту тему? – патетически вопрошала Голда Меир и констатировала: Все эти разговоры являются пустыми иллюзиями, и не более. Было бы справедливо, если бы богатые арабские землевладельцы отказались бы от Палестины в нашу пользу. Однако нужно их согласие и их добрая воля»[53]. Менахем Усышкин также был среди ярых противников идеи массового переселения: «Когда я услышал из уст доктора Х. Вейцмана о трансфере трехсот тысяч арабов, а также о том, что правительственная комиссия поддержала подобный план – я сказал себе: Господи, до какой же степени распространился этот психоз среди самых высокопоставленных людей»[54].

В итоге из 484 депутатов Двадцатого Сионистского конгресса 160 проголосовали против принятия этого плана, 299 проголосовали в его поддержку, и еще 6 воздержались. Речь, произнесенная Давидом Бен‑Гурионом 7 августа, в значительной мере способствовала принятию плана большинством делегатов конгресса. Д. Бен‑Гурион также не скрывал своего неудовлетворения от выдвинутых британцами инициатив, однако полагал, что их следует поддержать, «чтобы обрести независимость в вопросах репатриации». Другими словами, жесткие ограничения в вопросах еврейской иммиграции (оставшиеся в силе и в годы Холокоста, из-за чего Палестина/Эрец‑Исраэль оставалась практически закрытой для евреев и в страшные годы гитлеризма) явились тем фактором, который заставил сионистское руководство принять план раздела, предложенный Комиссией Пиля, невзирая на многочисленные оговорки. Нет ни малейших оснований утверждать, как это делает палестинский исследователь Валид Халиди (Walid Khalidi), что план, который оставлял более 80% территории Палестины/Эрец‑Исраэль, включая Иерусалим, за пределами еврейского государства, «выражал сионистскую позицию»[55]. Расстояние между позицией, изложенной в отчете Комиссии Пиля, и устремлениями сионистского руководства было огромным.

Следует отметить, что, в противовес утверждениям палестинских авторов и леворадикальных «новых историков», Давид Бен‑Гурион, бесспорный лидер Еврейского агентства и будущий первый премьер-министр и министр обороны Государства Израиль, отнюдь не стремился к изгнанию арабского населения за пределы Палестины/Эрец‑Исраэль. Нур Масалха, к примеру, заявляет, что Д. Бен‑Гурион «никогда не принимал в расчет возможность существования арабского меньшинства в качестве неотъемлемой части еврейского государства, что предполагало бы наличие долгосрочных программ, направленных на его интеграцию»[56]. Бенни Моррис полагает, что «начиная со второй половины 1930-х годов большинство руководителей ишува, включая Д. Бен‑Гуриона, стремились к созданию еврейского государства без арабского меньшинства, или же с максимально малочисленным арабским меньшинством, и поддерживали идею трансфера, воспринимавшегося ими как приемлемое средство для решения данной проблемы»[57]. Подобные утверждения извращают подход Давида Бен‑Гуриона к арабской проблеме и заслуживают тщательного рассмотрения с критических позиций.

Д. Бен‑Гурион весьма четко сформулировал свою позицию еще в своей книге «Мы и наши соседи», которая увидела свет на иврите в 1931 году. В ней он высказался следующим образом: «Если бы сионисты стремились занять место нынешних жителей страны, то их идеология представляла бы собой крайне опасную утопию, таящую в себе разрушительные и реакционные тенденции. В действительности же устремления и реальные возможности сионистов заключаются не в том, чтобы грабить награбленное, а в освоении тех земель, которые не были возделаны местными жителями, и которые они не в силах возделать самостоятельно. Нежелательно и недопустимо изгонять из страны нынешних ее обитателей. Не в этом заключается призвание сионизма … Мы обязуемся предоставить равные права нашим арабским соседям…»[58].

Д. Бен‑Гурион сохранил верность этой позиции и когда принял решение поддержать предложенный Комиссией Пиля план раздела. Как отмечает Гидеон Шимони, «несмотря на те изменения, которые претерпело стратегическое мышление Д. Бен‑Гуриона, и, невзирая на присущую ему тактическую маневренность, его фундаментальная идеологическая позиция по вопросу гражданских прав еврейского и арабского населения оставалась чрезвычайно последовательной»[59]. Д. Бен‑Гурион стремился создать в Палестине/Эрец‑Исраэль конституционный режим, при котором евреи и арабы обладали бы равными правами как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. Принцип, который должен был лечь в основу данного политического устройства, заключался в том, что ни один народ не имеет права подавлять другие народы[60]. На заседании руководства Еврейского агентства в июле 1938 г. он произнес следующие слова: «Политика [будущего еврейского] государства в отношении арабских жителей должна быть направлена не только на предоставление им гражданских прав в полном объеме, но также и на их культурную, социальную и экономическую интеграцию, то есть на приведение жизненного уровня арабского населения в соответствие с теми показателями, которые наблюдаются среди еврейских граждан»[61].

Д. Бен‑Гурион принял предложения Комиссии Пиля после длительных и тяжелых колебаний. Следует подчеркнуть, что он дал свое согласие на передислокацию арабского населения исключительно в пределах территории британского мандата, то есть речь не шла о переселении арабов за пределы Палестины/Эрец‑Исраэль, а только в другие населенные пункты в самой Палестине/Эрец‑Исраэль. Так, выдвинутая в 1936 г. идея перемещения палестинских арабов в Ирак на корню отвергалась Д. Бен‑Гурионом. В ответ на пожелание одного из ораторов, чтобы «арабы когда-нибудь переправились в Ирак», в октябре 1936 г. Д. Бен‑Гурион заявил: «Если мы скажем им [членам Комиссии Пиля], что арабам следует переправиться в Ирак или Иран, мы лишь усилим антисионистскую позицию, и члены комиссии вернутся в Англию, будучи убежденными в том, что евреи стремятся изгнать арабов из страны. Нет сомнения, что этот путь … приведет нас к катастрофе…. Необходимо объяснить миру, что мы не собираемся лишать арабов их права на существование, и это вполне можно доказать при помощи цифр»[62]. Его утверждение, что «никто в сионистском руководстве не предлагает выселять арабов из Эрец-Исраэль»[63], высказанное на сионистском конгрессе в феврале 1937 г., однозначно свидетельствует о его взглядах по этому вопросу.Шабтай Тевет, посвятивший многие годы изучению наследия Д. Бен‑Гуриона, следующими словами суммировал результаты своего исследования: «С самого начала своей политической карьеры Д. Бен‑Гурион не переставал клятвенно заверять, что “мы не собираемся изгонять арабов с их земель”, и что “мир не позволит еврейскому народу завладеть государством путем силы и грабежа”»[64].

Как заявил Д. Бен‑Гурион еще в 1936 г., «необходимо объяснить, что мы вовсе не хотим лишать арабов права на существование»[65]. Вместе с тем, Д. Бен‑Гурион допускал возможность согласованного обмена населением между двумя суверенными государствами, которые предполагалось создать на территории Палестины/Эрец‑Исраэль. Д. Бен‑Гурион верил в то, что Британия способна претворить в жизнь выдвинутый Комиссией Пиля план, включая также и предложения, касающиеся обмена населением. При этом он неоднократно заявлял, что сионистское движение не может осуществлять подобную политику, и не имеет права даже предлагать такого рода вещи[66].

Следует подчеркнуть, что идея трансфера представлялась Д. Бен‑Гуриону крайне проблематичным решением с моральной точки зрения. Еще до того, как был опубликован отчет Комиссии Пиля, руководство Еврейского агентства уже было осведомлено в общих чертах о его направленности, и Д. Бен‑Гурион поспешил упредить события, представив на рассмотрение своих соратников альтернативный план раздела, разработанный им самим. Этот план не содержал и намека на трансфер палестинских арабов. Когда до Д. Бен‑Гуриона дошли слухи о том, что Комиссия Пиля предлагает трансфер арабов из еврейского государства в арабское, он написал Моше Шарету (Moshe Sharett, 1894–1965): «Мне крайне трудно поверить в принудительное переселение, и столь же трудно поверить в то, что оно может быть добровольным»[67]. Ш. Тевет описывает первоначальную реакцию Д. Бен‑Гуриона на предложения Комиссии Пиля, неопровержимо доказывающую тот факт, что рекомендации британцев, касающиеся трансфера, застали его врасплох, и что до этого он и не помышлял о подобной возможности: «Он настолько затруднялся поверить в практическую ценность этого предложения, что не заметил его даже после того, как 7 июля 1937 г. четырехсотстраничный отчет в отпечатанном виде оказался у него в руках, и он читал его на протяжении трех дней и трех ночей. «При первом чтении я «проигнорировал» этот основной пункт, – объясняет он в своем дневнике, – вследствие убеждения, что подобная вещь нереализуема и все это не более, чем пустые слова». После этого последовала мучительная борьба с самим собой, которая продолжалась около месяца. Душевные переживания, связанные с предложениями Комиссии Пиля, нашли свое отражение в личном дневнике Д. Бен‑Гуриона, а также в многочисленных письмах, которые он слал своим соратникам и друзьям»[68]. Д. Бен‑Гурион был убежден в том, что «места в стране хватит как для нас, так и для арабов»[69], и именно на этом принципе должно было, по его мнению, основываться любое соглашение между еврейскими и арабскими жителями Палестины/Эрец‑Исраэль.

Пока Комиссия Вудхэда проверяла возможность осуществления тех рекомендаций, которые представила предыдущая комиссия, Д. Бен-Гурион выработал двадцать восемь принципов будущей еврейской государственности. Эти положения однозначно свидетельствуют о том, что Д. Бен-Гурион и не помышлял о насильственном выселении палестинских арабов. Более того, он предполагал, что большинство из них останутся в еврейском государстве в качестве полноправных граждан. Повестка дня заседания руководства Еврейского агентства от 7 июня 1938 г., на котором Д. Бен-Гурион представил сформулированные им двадцать восемь основополагающих принципов будущей государственности, включала в себя восемь вопросов, одним из которых (а именно, шестым) был и вопрос о положении арабов в еврейском государстве. Из четырнадцати страниц убористого текста протокола заседания лишь четыре строки затрагивали тему «добровольного переселения арабских рабочих и фермеров из еврейского государства в соседние страны», а тема трансфера не упоминалась вовсе. Представленный Д. Бен-Гурионом документ содержал девять пунктов, посвященных обеспечению прав меньшинств, и, прежде всего, арабского меньшинства, в будущем еврейском государстве: «Арабское меньшинство сможет пользоваться арабским языком не только в своих собственных воспитательных, религиозных или общинных учреждениях, но и во всех, без исключения, государственных институтах. Во всех округах, городах и деревнях, в которых большинство составляют арабы, все правительственные сообщения будут публиковаться на арабском языке» (положение 25); «Конституция Государства Израиль будет основываться на принципе всеобщего избирательного права, предоставляемого всем гражданам, независимо от их национальной, религиозной, половой или классовой принадлежности, на парламентском представительстве и на правительстве, несущем ответственность в равной степени перед всеми гражданами» (положение 19); «Еврейское государство будет защищать национальные и религиозные права меньшинств и обеспечивать свободу вероисповедания всех, без исключения, граждан и общин» (положение 21); и так далее[70].

Важно отметить, что переселение арабов, о котором порой вели речь лидеры еврейской общины Палестины/Эрец‑Исраэль, вовсе не означало их насильственное изгнание. Давид Бен‑Гурион, высказываясь по этому вопросу, не уставал повторять, что речь идет не об изгнании, а о взаимно согласованном обмене населением, который должен был производиться без нанесения ущерба материальному положению переселяемых. Высказывания Д. Бен‑Гуриона на различных этапах его политической карьеры свидетельствуют о том, что трагические события 1947–1949 гг. вовсе не являлись желанным, с его точки зрения, сценарием. Он, если и думал, то об обмене населением, аналогичном тому, который произошел между Грецией и Турцией по окончании первой мировой войны. Имелось в виду не выдворение арабов за пределы Палестины/Эрец‑Исраэль, а передислокация двух народов – еврейского и арабского – в рамках тех государств, которые планировалось основать на территории, на которую в 1920–1948 гг. распространялось действие британского мандата. При этом подобная передислокация должна была сопровождаться выплатой денежных компенсаций палестинским арабам (равно как и евреям), которые будут вынуждены сняться с насиженных мест. Кроме того, им должны были быть предоставлены земельные участки, сопоставимые по территории с теми, которые они оставят.

В связи со всем вышеизложенным чрезвычайно важно упомянуть заявления, сделанные Д. Бен‑Гурионом перед лицом Специальной комиссии ООН по делам Палестины 8 июля 1947 г. Не следует забывать, что за три года до этого Лейбористская партия Великобритании предложила – без какого-либо предварительного согласования с лидерами сионистского движения – революционный план, призванный разрешить проблему Палестины/Эрец‑Исраэль в рамках послевоенного урегулирования общемирового характера. На прошедших в Британии 28 июля 1945 г. всеобщих выборах Лейбористская партия одержала победу над консерваторами[71], и ее многолетний (с 1935 года) лидер Клемент Эттли (Clement Attlee, 1883–1967) занял пост главы правительства. Таким образом, в 1947 г. речь шла о программе партии, находившейся у власти в государстве, которое все еще владело мандатом на Палестину/Эрец‑Исраэль. Далее приводится выдержка из этой программы:

«Палестина. Здесь мы остановились на середине пути, разрываясь между противоборствующими тенденциями, однако не вызывает сомнений тот факт, что понятие «еврейский национальный очаг» лишается какого-либо смысла в том случае, если евреям не будет позволено прибывать в больших количествах в эту крошечную страну и, тем самым, способствовать формированию в ней еврейского большинства. Подобная постановка опроса являлась оправданной до начала войны, а сейчас – оправдана тем более. В самой Палестине будет правильным, исходя из гуманитарных соображений, а также во имя скорейшего урегулирования конфликта, произвести трансфер арабского населения. Следует всячески поощрять арабских жителей к отъезду из страны по мере увеличения в ней еврейского населения. Необходимо предоставлять им щедрую компенсацию за их земли и тщательно подготавливать почву для их обустройства на новом месте. Арабы владеют многочисленными и обширными территориями в других точках планеты. Им не следует отнимать у евреев право на небольшой участок земли, который по своим размерам уступает даже Уэльсу»[72].

Д. Бен-Гурион отверг идею трансфера, невзирая на недвусмысленное предложение англичан. В ходе своего выступления перед лицом Специальной комиссии ООН по делам Палестины он самым решительным образом высказался против тех пунктов в программе Лейбористской партии Великобритании, которые призывали к эмиграции палестинских арабов в соседние арабские страны с тем, чтобы освободить место для евреев. «Мы отвергали его и раньше, – заявил Д. Бен‑Гурион об этом проекте. – Мы не считаем возможным выселить из страны даже одного араба»[73].

Дилеммы, связанные с возможной необходимостью переселения арабов из Палестины/Эрец‑Исраэль, в каком-то смысле были следствием опасения сионистских лидеров, что из-за массовой иммиграции евреев со всего мира небольшая территория Палестины/Эрец‑Исраэль (площадь которой составляла лишь двадцать семь тысяч квадратных километров) просто не сможет стать домом для обоих народов. Однако надежды на большую волну иммиграции, которая во многом была следствием сделанного в ноябре 1917 г. заявления руководителя британского МИДа А.Дж. Бальфура о благосклонном отношении его страны к созданию «национального очага» еврейского народа в Палестине/Эрец‑Исраэль, оправдались лишь частично. По этой причине опасения о перенаселенности Палестины/Эрец‑Исраэль оказалась несбыточными, а основной проблемой стала борьба против вводимых британскими мандатными властями (в особенности – после начавшегося в 1936 году арабского восстания) все новых и новых ограничений еврейской иммиграции[74].

Поворотным моментом в отношении руководства еврейской общины Палестины/Эрец‑Исраэль к идее трансфера палестинских арабов стал опубликованный в июле 1937 года отчет Комиссии Пиля: это отмечают и Эфраим Карш[75], и Валид Халиди[76]. Последний, тем не менее, утверждает, что «подобная рекомендация не была целиком навязана британской стороной», поскольку «еще до опубликования отчета Комиссии Пиля Х. Вейцман обсуждал ее в ходе встречи с высокопоставленным представителем британского Министерства колоний, состоявшейся 19 июля 1937 г. Х. Вейцман сказал тогда, что успех всего проекта зависит от того, готово ли британское правительство содействовать в полной мере выполнению всех рекомендаций комиссии»[77]. Как бы то ни было, инициатива в этом вопросе исходила от англичан. Более того, отчет Комиссии Пиля являлся не просто рекомендацией: власти выступили с заявлением, что в них выражена именно та политическая линия, которую Британия намерена проводить на Ближнем Востоке. Еврейское руководство приняло изложенный в отчетах комиссии план, включая и идею обмена населением, при условии, что он будет происходить под надзором британских властей, действовавших на основании мандата, полученного от Лиги Наций. Хотя территория, отводившаяся Комиссией Пиля под будущее еврейское государство, была чрезвычайно мала и включала лишь узкую прибрежную полосу от Реховота на юге до Ливанской границы на севере, Изреэльскую долину и Галилею, число арабов, проживавших на этих территориях, заметно превосходило число евреев, проживавших на территории, отводившейся Комиссией Пиля под значительно большее территориально арабское государство[78]. С целью детального анализа всех последствий возможной реализации плана Комиссии Пиля руководство Еврейского агентства создало в ноябре 1937 г. рабочую группу, однако в связи с категорическим отказом руководства палестинских арабов принять предлагавшийся британцами план раздела и последовавшего вслед за этим решения мандатных властей отказаться от его реализации, уже летом 1938 г. обсуждения возможных путей обмена населением были прекращены; в дальнейшем этот план не упоминался вовсе[79]. Ближе к концу Второй мировой войны эта идея поднималась еще дважды: один раз – в 1944 г. – Лейбористской партией Великобритании (о чем упоминалось выше), а второй раз – в октябре 1945 г. – бывшим президентом США Гербертом Гувером (Herbert Hoover, 1874–1964). По утверждению В. Халиди, первый раз подобная рекомендация была якобы инспирирована Гарольдом Ласки (Harold Laski, 1893–1950), одним из крупнейших британских политологов, который был в 1945 г. председателем Лейбористской партии и состоял в переписке с Х. Вейцманом[80]. Однако даже в том случае, если догадка В. Халиди верна, это не умаляет того факта, что инициаторами идеи частичного трансфера были не сионистские лидеры, а влиятельные представители англосаксонских демократий.

Британское правительство сообщило о том, что оно принимает отчет Комиссии Пиля в полном объеме. В пунктах 39 и 42 десятой части плана по разделу Палестины, выдвинутого комиссией, недвусмысленно предлагалось произвести обмен населением, а также землей, между двумя государствами – еврейским и арабским, которые предполагалось создать на территории Палестины/Эрец‑Исраэль. Составители отчета отметили, что с 1931 г. в стране не проводилась перепись населения, однако на основании имевшихся в их распоряжении данных они заключили, что на территории будущего еврейского государства проживают 225 тысяч арабов, тогда как на территории, на которой планировалось создать арабское государство, проживают 1.250 евреев. Королевская комиссия предложила осуществить обмен населением между двумя государствами, аналогично тому, который произвели между собой Греция и Турция после подписания мирного договора на Лозаннской конференции в июле 1923 г. Лишь тогда сионистское руководство, поддержавшее после длительной и ожесточенной полемики план раздела, приступило к обсуждению возможных последствий реализации предложений, касающихся обмена населением. Когда же британские мандатные власти отказались от этой идеи, отказалось от нее и сионистское движение.

Таким образом, идея трансфера была выдвинута британцами, и даже в том виде, в котором она обсуждалась на третьем съезде Еврейского агентства (в ходе всех последующих, а также предыдущих съездов эта тема не затрагивалась), идея эта имела мало общего с тем, что произошло в действительности в 1947–1949 гг. Поэтому разговоры о «многолетнем планировании сионистскими лидерами трансфера арабского населения из своей страны» представляют собой очевидное искажение исторических фактов.

IV. Еврейское национальное движение и палестинские арабы в системе международных отношений в первой половине ХХ века

Подробно представленное в предыдущей главе утверждение о том, что лидеры еврейской общины страны не вынашивали планов по изгнанию арабского населения с территории Палестины/Эрец‑Исраэль, неизбежно влечет за собой вопрос: насколько проблема палестинских арабов вообще занимала сионистских лидеров, а также каковы были их ориентиры при выработке позиции по данному вопросу? Хотя в сионистском движении не было единства подходов по вопросу отношений с палестинскими арабами, и различные общественные деятели придерживались неодинаковых доктрин по арабскому вопросу, рассмотрение этой проблемы имеет громадное значение для понимания истоков и первопричин нынешнего противостояния между Израилем и палестинскими арабами.

Прежде всего, следует отметить, что до беспорядков 1929 г. большая часть представителей сионистского движения воспринимала существовавшие в подмандатной Палестине/Эрец‑Исраэль реалии и, в особенности, «арабскую проблему», через призму тех представлений, которые оформились в конце предшествующего столетия. Во второй половине XIX века Палестина/Эрец‑Исраэль являлась интегральной частью Оттоманской империи и даже не представляла собой отдельной административной единицы (она входила в Дамаскский округ). Поэтому активисты еврейского национального движения шестидесятых – семидесятых годов XIX века (так называемые «палестинофилы»), являвшиеся предтечей сионистского движения, а также первые сионисты, деятельность которых пришлась на период с 1882 по 1914 гг., могли надеяться на осуществление собственных чаяний исключительно в рамках каких-либо договоренностей с правителями Оттоманской империи. Именно по этой причине Теодор Герцль, не без оснований считающийся основоположником политического сионизма, направился в июне 1896 г. – то есть еще до Первого Сионистского конгресса – в Стамбул (Константинополь), где провел одиннадцать дней, безуспешно добиваясь встречи с султаном Турции Абдул‑Хамидом II (Abdul Hamid II, 1842–1919). Как отмечает известный историк Вальтер Лакер (Walter Laqueur), хотя те предварительные переговоры, которые он провел перед этим в Европе, прошли в достаточно теплой обстановке, Т. Герцль понимал, что «ключ к успеху (или к неудаче) находился в Константинополе; Т. Герцль решил отправиться туда прежде, чем попытает счастья в европейских столицах»[81]. Т. Герцль был принят великим визирем и министром иностранных дел Оттоманской империи, однако султан отказался даже разговаривать с ним. На предложение, согласно которому «влиятельные еврейские финансисты» помогут Оттоманской империи расплатиться с многочисленными долгами (достигшими 85 миллионов фунтов стерлингов[82]), а взамен евреям будет предоставлено право на иммиграцию в Палестину/Эрец‑Исраэль, Т. Герцлю был передан следующий ответ Абдула-Хамида II: «Когда мою империю расчленят, им, может быть, удастся заполучить Палестину даром. Но расчленить можно только труп империи – пока она существует, я никогда на это не соглашусь»[83]. В 1898 г. Т. Герцль вновь посетил Константинополь, на этот раз – для состоявшейся 18 октября встречи с согласившимися принять его кайзером Германии Вильгельмом II (Wilhelm II, 1859–1941) и его министром иностранных дел князем Бернхардом фон Бюловом (Bernhard Ernst von Bulow, 1849–1929), будущим рейхсканцлером. Обращаясь к своим титулованным германским собеседникам, Т. Герцль просил их предложить султану создать в Палестине/Эрец‑Исраэль земельную компанию для переселения евреев под германским покровительством, рассматривая это как первый этап для создания в будущем в Палестине/Эрец‑Исраэль еврейского государства. Как писал много лет спустя Б. фон Бюлов в своих мемуарах, сперва Вильгельм II с энтузиазмом отнесся к сионистской идее, поскольку он надеялся таким образом избавить Германию от радикально настроенных евреев – сторонников революционных идей, однако когда ему стало известно об отрицательном отношении султана к этому проекту, он также быстро охладел к нему[84]. Сам султан Абдул‑Хамид II впервые принял Т. Герцля 17 июня 1901 г.; затем в феврале и в июле 1902 г. Т. Герцль вновь посещал Константинополь, однако султан категорически отказался открыть Палестину/Эрец‑Исраэль для свободной еврейской иммиграции. В своем дневнике Т. Герцль писал, что султан выразил готовность открыть свою империю для еврейских иммигрантов при условии, что они станут подданными Оттоманской империи и будут расселяться во всех провинциях, кроме Палестины/Эрец‑Исраэль[85]. Показательно отметить при этом, что ни оттоманские, ни германские власти не аргументировали свою позицию возможным противодействием идее еврейской иммиграции со стороны местного арабского населения Палестины/Эрец‑Исраэль. В период огромных многонациональных империй такие соображения не фигурировали на повестке дня. Арабский вопрос крайне редко (если вообще) упоминался как в ходе переговоров, так и в последующих записях Т. Герцля. В одной из своих речей в 1931 г. Х. Вейцман не без оснований отмечал: «Загляните в довоенную [то есть, до первой мировой войны] сионистскую литературу, едва ли вы найдете там хотя бы словечко об арабах»[86]. Как пишет Вальтер Лакер, «Герцля арабы действительно не очень интересовали, хотя нельзя утверждать, будто он полностью их игнорировал. Он лично встречался с некоторыми арабами, а кое с кем из них даже поддерживал переписку»[87]. Факт состоит в том, что до свержения Абдула-Хамида II в 1908 г. арабские националистические настроения не находили организованного политического воплощения, а арабы Палестины/Эрец‑Исраэль не выделялись как отдельная нация. Процесс формирования национального самосознания палестинских арабов начался значительно позже – уже после прихода в страну британцев.

На начальных этапах сионистской иммиграции в Палестину/Эрец‑Исраэль трения между местным арабским населением и новоприбывшими евреями происходили преимущественно на почве земельных отношений, а также значительных расхождений в том, что касалось поведенческих установок и методов ведения хозяйства. На рубеже двух столетий многие представители сионистского движения (к примеру, Артур Руппин, возглавлявший с 1908 г. Эрец‑Исраэльское бюро Сионистской организации) признавали совершенные в этой области ошибки и искренне полагали, что если максимально сократить ущерб, наносимый арабским фермерам, выучить арабский язык и приспособиться к арабским обычаям, то напряженность между евреями и арабами существенно снизится. Уже в 1913 г. Менахем Усышкин предпринимал попытки побудить арабов к сотрудничеству, поскольку арабский мир «является естественным союзником и партнером евреев в мировой войне, которая ведется между Востоком и Западом»[88]. Другой влиятельный сионистский лидер – Виктор Якобсон (1869–1934), руководивший с 1909 г. Константинопольским (Стамбульским) отделением Англо-Палестинского банка и бывший по совместительству представителем Сионистской организации в Константинополе, рассматривал еврейское национальное движение как часть широкомасштабного освободительного движения, идущего с Востока. В. Якобсон неоднократно пытался вступить в переговоры с арабскими представителями в турецком парламенте, хотя и заявлял о том, что эти переговоры не направлены против оттоманских властей. Во время своих контактов с арабскими лидерами он всячески подчеркивал, что те выгоды, которые арабы могут извлечь из сотрудничества с сионистами значительно превосходят возможный ущерб их локальным интересам в Палестине/Эрец‑Исраэль[89]. Подобный подход разделяли и лидеры так называемого рабочего движения, с начала 1920-х годов руководившие еврейским ишувом Палестины/Эрец‑Исраэль. По мнению Д. Бен-Гуриона, «только у узких кругов правящей арабской верхушки есть эгоистические причины для того, чтобы бояться еврейской иммиграции и вызванных ею социально-экономических изменений»[90], широким же слоям арабских крестьян еврейская иммиграция и связанный с нею приток капитала принесет значительные выгоды – как в сфере организации новых рабочих мест, так и благодаря значительному расширению рынков сбыта производимой местными арабами сельскохозяйственной продукции. И, действительно, с 1922 по 1946 гг. суммарный рост арабского населения Палестины/Эрец‑Исраэль составил 118 процентов, и, за исключением Египта, был рекордным в арабском мире. Это объяснялось не только естественным приростом – за эти двадцать четыре года в Палестину/Эрец‑Исраэль из соседних стран переселились около ста тысяч арабов. Как отмечает известный американский историк Говард Сакер (Howard Sachar), «их приток отчасти был связан с отлаженной административной системой мандата, но еще в большей степени – с экономическими возможностями, открывшимися в связи с еврейской колонизацией. Рост еврейского ишува оказывал благоприятное влияние на жизнь арабов, во-первых, косвенно – значительный вклад евреев в мандатный бюджет позволял увеличивать инвестиции и в арабский сектор, а во-вторых, непосредственно – возникали новые рынки сбыта для арабской продукции, а до волнений 1936–1937 гг. – и рабочие места»[91]. В меморандуме, представленном в 1930 г. Лиге наций Исполнительным комитетом Собрания депутатов еврейской общины Палестины/Эрец‑Исраэль, не без оснований говорилось о том, что осуществление сионистского проекта привело «к существенному улучшению уровня жизни также и всего остального населения страны». При этом, как отмечает израильский политолог Ицхак Галь‑Нур (Itzhak Galnoor), «палестинские арабы описываются в этом меморандуме как некая совокупность индивидуумов или, в лучшем случае, как экономическое сообщество, лишенное каких бы то ни было национальных устремлений»[92].

Примечательно, что, переезжая в Палестину/Эрец‑Исраэль, арабы стремились поселиться в районах с высокой плотностью еврейского населения. Например, в 1930-е годы прирост арабского населения в Хайфе составил 87 процентов, в Яффо – 61 процент, в Иерусалиме – 37 процентов. Такой же процесс наблюдался в арабских городах, расположенных рядом с еврейскими сельскохозяйственными поселениями. Двадцатипроцентное увеличение числа арабов, занятых в промышленности, объяснялось исключительно потребностями широкомасштабной еврейской иммиграции. По словам Говарда Сакера, «арабы хорошо осознавали выгоды, которые предоставлял им ишув. Если бы арабские крестьяне не испытывали постоянного давления извне, вряд ли их отношение к сионистам было бы столь враждебным»[93].

Иными словами, лидеры сионистского движения и еврейского ишува не без оснований полагали, что евреи и арабы в Палестине/Эрец‑Исраэль сумеют договориться между собой, и главная проблема состоит не в достижении договоренностей между ними, а в признании связи еврейского народа с Палестиной/Эрец‑Исраэль со стороны правителей тех государств, в сферу влияния которых входила эта территория, то есть, Оттоманской империи (до декабря 1917 г.) и Великобритании (после декабря 1917 г.). Проблема палестинских арабов воспринималась как часть тех процессов, которые происходили далеко за пределами Палестины/Эрец‑Исраэль, в то время как движущими силами этих процессов считались либо британцы (а также представители других влиятельных иностранных держав), либо правители или потенциальные лидеры арабских стран. В этой связи наибольшую важность в глазах сионистских лидеров имели контакты с правителями Хиджаза (Саудовской Аравии), а позднее – Трансиордании (Иордании). Именно король Иордании Абдалла Бен аль‑Хусейн (Abdullah Ibn-Husein, 1881–1951) воспринимался как наиболее важный потенциальный партнер, который бы мог гарантировать спокойствие и безопасность евреев Палестины/Эрец‑Исраэль.

Абдалла, будущий король не существовавшей тогда Трансиордании, родился в Мекке в 1881 г. Его отец, шериф Хусейн Бен Али (Sharif Hussein bin Ali, 1853–1931) – Оттоманский правитель Хиджаза и Мекки в 1908–1916 гг., король Хиджаза в 1916–1924 гг., основатель династии Хашимитов, в период правления султана Абдула-Хамида II (то есть, до 1908 г.) проживал в Стамбуле под надзором Оттоманских властей; после революции младотурков ему было позволено вернуться в Мекку и занять пост Великого шерифа (эмира). В марте 1924 г. Хусейн, претендуя на лидерство в мусульманском мире, объявил себя халифом всех мусульман, но другие мусульманские страны не признали его, а эмир Неджда Ибн Сауд (Ibn Saud, 1880–1953) начал с ним войну за гегемонию на Аравийском полуострове. В этой войне Хусейн потерпел поражение; 5 октября 1924 г. вынужден был отречься от престола в пользу своего старшего сына Али, однако год спустя Ибн Сауд сверг и его, объявив себя «королем Хиджаза и Неджда». В 1932 г. Хиджаз и Неджд были объединены Ибн Саудом в одно государство – Саудовскую Аравию. После отречения Хусейн жил на Кипре и в Трансиордании, а его дети, Абдалла и Фейсал (Faysal I, 1885–1933), правили, соответственно, Трансиорданией и Ираком. Контакты с еврейскими лидерами поддерживали и Шериф Хусейн Бен Али, и Фейсал (с которым Х. Вейцман заключил 3 февраля 1919 г. известное соглашение[94]), и Абдалла.

Абдалла получил частное начальное и среднее образование в Стамбуле, столице Оттоманской империи, и там проникся уважением к деловым и профессиональным достоинствам евреев, к их дарованиям в самых разных жизненных сферах. В 1907 г. назначен заместителем правителя Мекки, в 1909 г. – представитель от Мекки в Оттоманском (турецком) парламенте. С началом первой мировой войны вернулся в Мекку, в 1915 г. был доверенным посланником своего отца в контактах с английскими вооруженными силами в Египте. В 1916 г. принимал участие в военных действиях в составе арабской армии, затем, при формировании так называемого Арабского правительства, был назначен министром иностранных дел. С вступлением французов в Сирию прибыл в Маан, а затем в Амман, и после переговоров с У. Черчиллем в Иерусалиме провозглашен в 1921 г. эмиром Трансиордании (эмират под британским мандатом). 11 апреля того же года сформировал правительство Эмирата Трансиордания[95].

В ходе контактов с представителями ишува Абдалла предлагал предоставить евреям широкую автономию в рамках будущего «семитского королевства», которое включало бы в себя Трансиорданию и Палестину. Это, конечно, было неприемлемо для подавляющего большинства сионистских лидеров, мечтавших о независимом еврейском государстве. Ситуацию осложнило также решение Британии исключить Трансиорданию из сферы действия «Декларации Бальфура» – решение, с которым многие в сионистском движении категорически не соглашались. После 1921 г. еврейским иммигрантам было запрещено селиться в Трансиордании и покупать земли на территории этого государства. Вместе с тем, на протяжении 1920-х годов были налажены определенные экономические связи между евреями Палестины/Эрец‑Исраэль и Трансиорданией. Так, общественный деятель и промышленник Пинхас (Петр) Рутенберг (Pinhas Rutenberg, 1879–1942) в 1927 г. получил от иорданских властей концессию на строительство гидроэлектростанции в Нахараим, при слиянии рек Ярмук и Иордан. В 1929 г. другой инженер - выходец из России, Моше Новомейский (Moshe Novomeysky, 1873–1961), возглавлявший Палестинскую компанию по производству поташа, получил от властей Трансиордании право на разработку месторождений в районе Мертвого моря[96]. У обоих сложились хорошие личные отношения с эмиром (впоследствии королем[97]) Абдаллой.

В разное время с Абдаллой встречались практически все известные лидеры ишува и сионистского движения; насколько известно, первым был президент Сионистской организации Хаим Вейцман, который несколько раз встретился с Абдаллой во время визита последнего в Лондон летом 1922 года. В апреле 1926 г. Хаим Вейцман и руководитель Политического отдела Сионистской организации Фридрих Герман Киш (Fredrich Hermann Kisch, 1888–1943) посетили Амман и вновь встретились с Абдаллой (Ф.Г. Киш прежде встречался с Абдаллой и в Иерусалиме, и в Аммане)[98]. В феврале 1931 г. Абдалла вновь принял Ф.Г. Киша[99], а в марте 1932 г. – сменившего его Хаима Арлозорова (Chaim Arlosoroff, 1899–1933), которого сопровождали сотрудники Политического отдела Моше Шарет и Аарон Хаим Коэн (Aharon Chaim Cohen, 1907–1962)[100]. В декабре 1933 г. М. Шарет вновь встретился с Абдаллой, на этот раз в Иерусалиме, а в феврале 1934 г. – в частном доме Мухаммеда аль-Анси (Muhammad al-Unsi), будущего начальника королевской канцелярии и заместителя премьер-министра Иордании, который, начиная с 1933 г. и до своей смерти в 1946 г., был наиболее доверенным лицом Абдаллы в контактах с представителями Еврейского агентства[101]. В апреле и сентябре 1934 г. Абдалла встречался с М. Шаретом в Аммане[102], в июне – с Х. Вейцманом в Лондоне[103], в декабре того же (а также в феврале следующего) года гостем короля в его дворце в Аммане был А.Х. Коэн[104]. В июле 1935 г. и в ноябре 1936 г. М. Шарет вновь встречался с Абдаллой в Аммане[105]. Прибыв в мае 1937 г. в Лондон на торжества, посвященные коронации нового британского монарха Георга VI, Абдалла вновь не упустил возможность встретиться с сионистскими представителями; на этот раз его собеседниками были директор строительной компании «Солель боне», вице-мэр Хайфы Давид Хакоэн (David Hacohen, 1898–1984), в будущем – председатель Комиссии по иностранным делам и обороне в Кнессете второго – шестого созывов, и член руководства «Хаганы» и муниципального совета Тель-Авива Дов Хоз (Dov Hoz, 1894–1940). Абдалла беседовал не только с влиятельными еврейскими лидерами, но и с просившими его о встрече менее известными представителями ишува. Так, например, в августе 1926 г. он крайне гостеприимно принял д-ра Шауля Мизана (Saul Mizan)[106], в ноябре 1932 г. – членов Исполкома Сионистской организации от религиозных партий Эммануэля Ноймана (Emmanuel Neuman) и Гешеля Фарбштейна (Heschel Farbstein, 1870–1948)[107], в 1936 г. – хайфского скрипача Йосефа Абилеа (Joseph Abileah, 1915–1994)[108]. Показательно, что глава Трансиордании не прекращал контакты с представителями ишува и в тяжелый период 1936–1937 гг., когда Палестина/Эрец‑Исраэль находилась на грани гражданской войны.

Переговоры между сторонами продолжались и в последующие годы. В этом контексте показательны слова Моше Шарета, сказанные на заседании одного из форумов Еврейского агентства 12 марта 1942 г.: «Поскольку известно, что он [речь шла о короле Абдалле] поддерживает контакты с евреями, и что он в любом случае не является убежденным подстрекателем против евреев, [король] считает необходимым время от времени высказываться против подобных контактов, чтобы не вступать в конфликт с арабскими националистами. Ввиду того, что нам важно, чтобы он не отклонялся от политики компромисса [с сионистским движением], мы не заинтересованы ослаблять его позиции» [109].

С течением времени, однако, несовпадение интересов сионистского движения и Абдаллы становилось все более явным. С начала 1930-х годов Абдалла стремился усилить свое политическое влияние в Палестине/Эрец‑Исраэль в надежде реализовать давний план – объединить под своей властью оба берега реки Иордан, то есть, включить территорию Палестины/Эрец‑Исраэль в состав эмирата Трансиордания. Впоследствии он планировал включить в состав своего эмирата и Сирию, реализовав, таким образом, мечту о «Великой Сирии», о чем он недвусмысленно писал, например, в своем письме британскому Верховному комиссару в Палестине (этот пост он занимал в 1931–1937 гг.) сэру Артуру Уокопу (Arthur Grenfell Wauchope, 1874–1947) 22 февраля 1936 г., а затем говорил его преемнику, Гарольду МакМайклу (Harold MacMichael, 1882–1969), в конце июня 1940 г.[110]. Во время арабского восстания 1936–1939 гг. Абдалла искусно лавировал между всеми сторонами конфликта: евреями, палестинскими националистами и англичанами, однако основной его целью было и оставалось расширение собственных владений.

У самого Абдаллы не было проблем с легитимацией, ибо он принадлежал к одной из самых уважаемых в арабском мире династий, считаясь прямым потомком пророка Мухаммеда в 37‑м (по другим версиям, в 40‑м) колене. Хашимиты (букв. потомки Хашима) – ветвь знаменитого аравийского племени Курейш, подчинившего себе территорию вокруг города Мекки во II веке н.э. Постепенный рост могущества курейшитов позволил им стать серьезными претендентами на власть в Мекке. В 480 г. шейх Курейш по имени Кусей стал правителем города. Разрастаясь, племя начало делиться на ветви, родоначальником одной из которых считается внук Кусея Хашим, именуемый в генеалогическом древе иорданской королевской династии королем Мекки; от его имени пошло и название ветви. Внуки Хашима – Абдалла (отец пророка Мухаммеда), Абу Талиб (отец халифа Али), Аббас (родоначальник халифской династии Аббасидов). От брака дочери пророка Фатимы и Али, приходившегося Мухаммеду двоюродным братом, родилось два сына – Хусейн и Хасан. Прямые потомки первого называются сейиды (господа, государи, владыки), второго – шерифы (благородные). Иорданские Хашимиты – представители шерифской ветви потомков пророка.

Серьезная проблема, однако, состояла в том, что Трансиордания многими, в том числе, и в арабском мире, рассматривалась как искусственное политическое образование, никогда прежде не существовавшее на карте мира. Столица Иордании – Амман – еще в начале ХХ века был совершенно заурядным провинциальным поселком. Три тысячи лет назад, в начале XII в. до н.э., этот город (называвшийся тогда Раббат‑Аммон) был столицей аммонитского царства; статус города сохранился в вавилонский и ахеменидский персидский периоды. После разрушения Иерусалима в 586 г. до н.э. царем Вавилона Навуходоносором II, Раббат‑Аммон принял немало бежавших из Иудеи евреев. При персидском царе Артаксерксе (правил в 464–423 гг. до н.э.) власть в Раббат‑Аммоне досталась династии Товиадов (упомянуты в Книге Нехемии 4: 3–8), которая, по предположениям историков, была последним кланом некогда могущественного народа Аммона. В 1805 г. в Аммане побывал немецкий исследователь Ульрих Зеетцен; в составленном им описании город предстает в виде нескольких глинобитных лачуг и жилищ, вырубленных в скалистых отрогах. В конце XIX века султан Абдул-Хамид II велел поселить здесь черкесских беженцев, которые и прибыли в город в 1878–1880 гг. В 1893 г. число амманцев составило одну тысячу человек, в 1903 г., когда через город провели Хиджазскую железную дорогу, – 3 тысячи. В 1918 г. площадь Аммана не превышала нескольких квадратных километров, а население – 5 тысяч человек. Лишь в 1927 г. был завершен королевский дворец Рагадан, который построили черкесы, поэтому архитектурно он напоминал традиционный адыгский дом. До этого Абдалла и его приближенные арендовали дома у местных черкесов, часть двора жила в палатках[111]. Конечно же, столица Иордании в то время никак не могла сравниться ни с Дамаском, ни с Иерусалимом, на которые и засматривался эмир Абдалла.

Не менее серьезная проблема состояла в том, что после того, как в 1925 г. шериф Хусейн и сменивший его годом ранее на престоле сын Али вынуждены были покинуть территорию Аравийского полуострова, где было создано Королевство Саудовская Аравия во главе с Ибн Саудом, Хашимитская династия потеряла контроль над мусульманскими святынями Мекки и Медины. Возможное владение Иерусалимом – третьим по значимости святым городом в исламе – могло компенсировать попранный статус Хашимитской династии. Сложность положения заключалась в том, что ни лидеры еврейского ишува, ни большинство палестинских арабов отнюдь не стремились видеть Абдаллу королем в Иерусалиме. Наиболее антииорданскую позицию занимал иерусалимский муфтий Хадж-Амин аль-Хусейни, который видел именно себя во главе администрации вечного города после грядущего ухода британских мандатных сил. Для большинства (хотя и не для всех) сионистских лидеров Абдалла был явно более предпочтительным партнером по урегулированию, чем радикально настроенный муфтий, поэтому, парадоксальным образом, короля Трансиордании и руководство еврейского ишува объединял общий интерес, крайне важный для обеих сторон: противодействие формирующемуся палестинскому национализму. При этом каждая сторона надеялась на то, что территории, которые, в принципе, могли бы получить палестинские арабы, достанутся ей. Еще в середине 1930-х годов между королем Абдаллой и Политическим отделом Сионистской организации был выработан более или менее ясный обеим сторонам статус-кво, который, однако, был результатом не столько взаимного признания и четкого и согласованного понимания итоговых целей, сколько временным соглашением, которое могло оставаться в силе только до тех пор, пока какая-либо из сторон не получит возможность пересмотреть его в удобном для себя направлении.

Переговоры с королем Абдаллой и его представителями о будущем Палестины/Эрец‑Исраэль были очень интенсивными, однако, как справедливо отмечает И. Галь‑Нур, палестинские арабы играли в этом переговорном процессе второстепенную роль[112]. Восприятие палестинских арабов, присущее большинству сионистских лидеров, особенно отчетливо проявилось в ходе пятой конференции руководства Еврейского агентства в 1937 г. Когда Иехуда Лейб Магнес (Judah Leon Magnes, 1877–1948), бывший в то время президентом Еврейского университета в Иерусалиме, выступил с предложением провести переговоры о будущем Палестины/Эрец‑Исраэль со всеми заинтересованными сторонами, и, прежде всего, с палестинскими арабами, это предложение вызвало ряд возмущенных реплик. Давид Бен‑Гурион иронически заметил: «Разве Ваш переезд в Эрец‑Исраэль был обусловлен согласием со стороны арабов?» Раввин Меир Бар‑Илан (Берлин, 1880–1949) вопрошал: «Разве Еврейский университет был открыт с согласия арабов?»[113]. Другими словами, по мнению лидеров ишува, развитие событий в Палестине/Эрец‑Исраэль почти никоим образом не зависело от готовности местного арабского населения к сотрудничеству. Эта позиция была, как показали последующие события, в корне ошибочной. Прошло десять лет, и британцы объявили о своем уходе из Палестины/Эрец‑Исраэль; в последующие два года были установлены и линии прекращения огня (фактически ставшие государственными границами) между Израилем и всеми граничащими с ними арабскими странами. Более ста тысяч палестинских арабов остались в Государстве Израиль, и вопрос их интеграции (а сегодня их число превышает миллион человек) в израильское общество фактически не решен до сегодняшнего дня, не говоря уже о весьма проблематичном статусе палестинских арабов, живущих на территориях, занятых Израилем в 1967 г. Проблема взаимоотношений с палестинскими арабами со временем оказалась значительно более сложной, чем вопрос об отношениях с правителями Турции, Великобритании или Иордании.

Попытки добиться создания еврейского национального очага мирным путем, предпринимавшиеся многолетним руководителем Всемирной Сионистской организации Хаимом Вейцманом на различных этапах его деятельности, могут служить иллюстрацией той позиции, которая была присуща руководству еврейского национального движения в целом. Поначалу Х. Вейцман считал, что будущее еврейского ишува зависит от договоренности с лидерами Британии и арабских стран. Эта позиция нашла свое воплощение в широко известном соглашении Х. Вейцмана с Фейсалом (Feisal I, 1885–1933), признанным вождем арабского национализма, сыном эмира Хусейна из Мекки, в марте 1920 г. провозглашенным королем Сирии (несколько месяцев спустя Фейсал был низложен французами, а в августе 1921 г. объявлен британцами королем Ирака). Когда в 1918 г. газета правителя Мекки Хусейна выразила сердечное приветствие вернувшимся на свою землю изгнанникам – «древнейшим сынам этой страны, чьи арабские братья обретут благодаря им как материальные, так и духовные блага»[114] – Х. Вейцман направился в Акабу на встречу с Фейсалом. В соглашении с Х. Вейцманом, подписанном 3 января 1919 г. Фейсал отказался от каких-либо притязаний на Палестину/Эрец‑Исраэль: ее территория должна полностью принадлежать евреям и не входить в новое арабское государство, которое будет образовано под его началом. Впрочем, в постскриптуме к соглашению Фейсал добавил, что оно вступит в силу только в том случае, если арабы получат независимость, в соответствии с направленным британскому правительству меморандумом. С течением времени напряженность в Палестине/Эрец‑Исраэль существенно возросла, а Британия начала постепенно отходить от своих первоначальных позиций, которые раньше казались незыблемыми. Эти процессы заставили Х. Вейцмана переориентировать свои усилия на Британию. В письме, адресованном Уинстону Черчиллю, бывшему тогда министром колоний, Х. Вейцман сетовал на то, что Британия отошла от своих первоначальных обещаний, и заверял, что подобная политика ей крайне невыгодна, поскольку именно еврейское государство могло бы стать форпостом Британской империи на Ближнем Востоке. Х. Вейцман не рассматривал палестинских арабов как партнеров по переговорам о будущем Палестины/Эрец‑Исраэль и полагал, что любые договоренности с ними должны согласовываться с британской политической линией. Во-вторых, несмотря на то, что идея «великой Сирии» под руководством Фейсала после 1920 г. в значительной мере потеряла актуальность, Х. Вейцман, тем не менее, был заинтересован поддерживать с ним контакты, то есть полагал, что подлинно влиятельные лидеры арабского народа находятся за пределами Палестины/Эрец‑Исраэль. В-третьих, из его письма следовало, что руководство Палестиной/Эрец‑Исраэль должно осуществляться британскими властями совместно с сионистским движением, тогда как местным арабам отводилась второстепенная роль. В-четвертых, он призывал британские власти максимально жестко реагировать на любые бунтарские проявления со стороны арабов[115]. Таким образом, в понимании Х. Вейцмана существовали два значимых фактора – позиция Британии и позиция правителей соседних с Палестиной/Эрец‑Исраэль арабских государств. При этом второстепенная роль, отводившаяся палестинским арабам, объяснялась не пренебрежением к ним, а пониманием достаточно объективного в то время факта, что их влияние на развитие политических событий было крайне невелико.

В этой связи заслуживает упоминания позиция так называемого еврейского «рабочего движения», которая на протяжении мандатного периода также прошла ряд модификаций, однако имела иную, нежели у Х. Вейцмана, точку отсчета. В 1920-х гг. отношение «рабочего движения» к арабскому населению Палестины/Эрец‑Исраэль вырабатывалось преимущественно под влиянием социалистических воззрений, а точнее – классовой концепции, гласившей, что палестинская проблема не могла быть решена до тех пор, пока в арабском обществе у власти находятся феодалы – зажиточные кланы Хусейни (Husseini) и Нашашиби (Nashashibi). С точки зрения тех, кто придерживался данной концепции, в тот момент, когда еврейское рабочее движение займет в Палестине/Эрец‑Исраэль доминирующие позиции, а в арабской среде образуется аналогичное движение, все противоречия будут сняты[116]. Приверженцы подобной позиции фактически самоустранялись от каких-либо попыток разрешить проблему, поскольку не имело ни малейшего смысла искать контактов с палестинскими арабами и пытаться наладить с ними диалог в том случае, если корень конфликта находился в классовой структуре самого арабского общества. Однако после беспорядков, произошедших в 1929 г., пришло понимание того факта, что монолитное рабочее движение в арабо-палестинской среде не может возникнуть в принципе, а даже если бы и могло, то главная проблема носит все же не классовый, а национальный характер, и в этом смысле арабские рабочие и арабские феодалы находятся по одну сторону баррикад. Примечательно, что именно среди лидеров «рабочего движения» впервые раздались голоса о том, что палестинские арабы имеют свои собственные национальные устремления, вовсе не идентичные устремлениям арабского народа в целом. Основным выразителем этой позиции стал Моше Шарет, в будущем – первый министр иностранных дел и второй глава правительства Израиля. На заседании руководства Рабочей партии (МАПАЙ), которое состоялось сразу же после беспорядков 1929 г., он произнес речь, в которой эта позиция была обрисована предельно ясно. Он заявил о том, что палестинские арабы рассматривают себя как самостоятельную нацию и что у них есть субъективное право не считать себя интегральной и неотъемлемой частью единого арабского народа, под властью которого находятся обширные территории в Ираке, Хиджазе (Саудовской Аравии) или Йемене[117]. По-видимому, именно этот подход привел М. Шарета к поддержке националистически ориентированного кандидата, д‑ра Хусейна аль‑Халиди (Hussein Fakhri Al‑Khalidi, 1895–1966), в ходе муниципальных выборов 1934 г. в Иерусалиме. Многие возражали против подобного шага, однако М. Шарет остался верен своей позиции и, в конечном итоге, более умеренный кандидат от клана Нашашиби потерпел поражение[118] (Хусейн аль-Халиди оставался мэром Иерусалима до 1937 г.; в 1950‑х годах был членом кабинета министров Иордании, а в 1957 г. даже короткое время возглавлял его). Возможно, М. Шарет полагал, что основной помехой урегулированию межнационального конфликта являются британские власти, и поэтому не следует способствовать избранию поддерживаемого ими кандидата, тогда как человек, проникнутый националистическими устремлениями, сумеет лучше понять аналогичные устремления другого народа. Как бы там ни было, мнение М. Шарета не являлось доминирующим в сионистском руководстве в тот период. Признание национальных интересов палестинских арабов не повлекло за собой попыток договориться с ними. Напротив, большинство руководителей рабочего движения считало, что спокойствие может быть достигнуто лишь при посредничестве британских сил, а урегулирование проблемы в целом – в рамках конфедерации будущего еврейского государства и арабских стран.

Таким образом, отношение к палестинским арабам как к сообществу, обладающему крайне невысокой степенью политического влияния, равно как и поиски решения исключительно за пределами Палестины/Эрец‑Исраэль, – оба этих подхода сыграли с сионистским движением злую шутку. К тому времени, когда вопрос о том, какова будет дальнейшая судьба палестинских арабов, оказался неразрывно связан с судьбой будущего еврейского государства, обнаружилось, что сионистское руководство демонстрирует полное отсутствие последовательной политической линии. Как следствие, участь местного арабского населения в ходе войны 1947–1949 гг. во многом была решена в результате стихийного стечения обстоятельств, и это нанесло непоправимый ущерб как самим арабам, так и еврейскому государству, образованному по окончании военных действий.

V. Завершение британского мандата, арабо-израильская война 1947–1949 годов и возникновение проблемы палестинских беженцев

18 февраля 1947 г. британцы объявили о своей готовности передать полномочия по управлению Палестиной/Эрец‑Исраэль Организации Объединенных Наций. Специальная комиссия ООН была направлена в Палестину/Эрец‑Исраэль с целью изучить ситуацию и выработать решение, которое устроило бы как евреев, так и арабов. В конце августа 1947 г. комиссия опубликовала свои выводы и порекомендовала решение, которое в прошлом уже не раз отклонялось палестинскими арабами – раздел Палестины/Эрец‑Исраэль между евреями и арабами и незамедлительное предоставление независимости обоим государствам; Иерусалим в соответствии с этим планом должен был получить статус «международного города» под опекой ООН[119]. После того, как 29 ноября 1947 г. резолюция Организации Объединенных Наций №181 о разделе Палестины (в соотношении примерно 55% территории – евреям, 45% – арабам) была принята, Верховный арабский комитет (Arab Higher Committee) заявил, что никогда не признает законность подобного раздела. Арабские представители также подчеркнули, что любая попытка со стороны евреев основать собственное государство приведет к полномасштабной региональной войне. В то же самое время очередной Сионистский конгресс после недолгих дебатов решил поддержать план раздела Палестины/Эрец‑Исраэль.

Исход палестинских арабов из городов и деревень происходил на всем протяжении первой арабо-израильской войны, начиная с того момента, когда Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию о разделе Палестины на два государства – еврейское и арабское. Декларируемая цель вооруженной борьбы, начатой арабами, заключалась в том, чтобы насильственным образом привести к срыву решения ООН и предотвратить создание еврейского государства. Еврейские лидеры выразили свое согласие с решением ООН, несмотря на то, что, согласно этому решению, наиболее священный для евреев город – Иерусалим, в котором они к тому же составляли большинство населения, должен был остаться за пределами суверенной еврейской территории. В противовес этому палестинские арабы и соседние арабские государства провозгласили о своем однозначном неприятии решения ООН, а также о намерении лишить евреев какой-либо возможности основать в Палестине/Эрец‑Исраэль собственное государство. Победа еврейской общины в этой длительной и кровопролитной войне не была предопределена заранее, и ситуация могла развиться в совершенно другом направлении. Непоколебимая решительность еврейских бойцов, а также стечение геополитических и военных обстоятельств привели, в конечном итоге, к победе, которая досталась дорогой ценой. Достаточно сказать, что в ходе Войны за независимость погибло около шести тысяч евреев, что составило 1% от всего населения еврейского государства на тот момент и примерно одну треть военных потерь, понесенных Израилем на протяжении всей его истории. Следует помнить, что проблема палестинского исхода возникла именно вследствие неготовности арабов принять резолюцию ООН, поскольку именно арабские страны, во многом спровоцированные радикальным руководством палестинских арабов, развязали войну. Об этом недвусмысленно заявил перед Советом Безопасности ООН 23 апреля 1948 г. (то есть, еще до того, как было провозглашено создание Государства Израиль) Джемаль Хусейни (Jamal Husseini, 1892–1982), племянник иерусалимского муфтия, бывший в то время заместителем председателя Верховного арабского комитета и его представителем в ООН: «Мы никогда не скрывали того факта, что военные действия начались по нашей инициативе»[120].

В отчете, поданном Совету Безопасности Специальной комиссией ООН по делам Палестины (The United Nations Palestine Commission) 10 апреля 1948 г., было сказано: «Еврейское агентство содействовало комиссии в деле реализации решения Генеральной Ассамблеи; арабские правительства и Верховный арабский комитет не только отказались от какого-либо сотрудничества с комиссией, но и насильственным образом препятствовали ее деятельности. Вооруженные отряды из соседних арабских стран проникли на территорию Палестины и совместно с представителями местного населения совершают акты насилия с целью не допустить выполнения резолюции [Генеральной ассамблеи ООН]»[121].

Так как историю войны Израиля за свою государственную независимость принято делить на пять этапов, возникновение проблемы палестинских беженцев также будет рассмотрено поэтапно, исходя из существующей периодизации военных действий[122]. На первом этапе, который начался сразу же после принятия резолюции ООН о разделе Палестины/Эрец‑Исраэль (то есть, 29 ноября 1947 г.) и продолжался четыре месяца, вплоть до марта 1948 г., ни один арабский населенный пункт не был захвачен вооруженными отрядами еврейской общины, поэтому еврейские силы никоим образом не были причастны к исходу нескольких десятков тысяч арабов (в различных источниках их численность оценивается по-разному, от 40 до 100 тысяч человек, в том числе 20–25 тысяч жителей Хайфы и 15–25 тысяч жителей Яффо), которые покинули свои дома в этот период. Побудительные причины для этого массового исхода были совершенно иными.

Декабрь 1947 г. прошел под знаком непрекращающихся беспорядков, инициаторами которых были арабы, протестовавшие против решения ООН. 2 декабря толпа арабов устроила погром еврейского торгового центра в Иерусалиме, а британская администрация, в буквальном смысле слова уже паковавшая чемоданы, не сделала ничего, чтобы остановить их. В Палестину/Эрец‑Исраэль стали проникать боевики, ударной силой которых явились подразделения Арабской армии спасения. 9–14 января были совершены нападения на три еврейских поселения, среди защитников которых были человеческие жертвы. Руководство «Хаганы» – наиболее влиятельной на тот момент еврейской вооруженной организации, насчитывавшей тридцать пять тысяч бойцов и семнадцать тысяч единиц стрелкового оружия[123] – поначалу было склонно относиться к насильственным действиям со стороны арабов не как к началу полномасштабной войны, а как к новому витку кровавых беспорядков, подобных имевшим место в 1920–1921, 1929 и 1936–1939 гг., когда арабы устраивали многочисленные антиеврейские погромы, в которых погибли сотни человек. Поскольку иерусалимский муфтий и глава Верховного арабского комитета Хадж-Амин аль-Хусейни (Haj Amin Al‑Husseini, 1895–1974) стремился спровоцировать евреев на ответные действия и добиться, таким образом, эскалации конфликта, Д. Бен-Гурион принял решение о проведении вооруженными силами еврейской общины максимально сдержанной политики[124]. Несмотря на то, что к середине декабря участились акции возмездия, совершаемые «Хаганой», в целом она по-прежнему сохраняла приверженность политике сдержанности и старалась, насколько было возможно, сократить число вооруженных стычек и предотвратить развязывание широкомасштабной войны между еврейским и арабским населением.

Вместе с тем, подразделения «Хаганы» иногда совершали насильственные действия по отношению к арабскому населению, которые, однако, носили спорадический характер и не инспирировались приказами сверху. Впоследствии они, как правило, осуждались государственными и разведывательными службами, а зачастую и самим Д. Бен‑Гурионом. Так, на его встрече с командирами и бойцами «Хаганы», состоявшейся 1–2 января 1948 г., последние были подвергнуты острой критике из-за того, что подразделения «Хаганы» по своей инициативе атаковали деревни Силуан, Яабец и Хейсас, а также несколько арабских поселений в Негеве. Эзра Данин (Ezra Danin, 1903–1985), создатель арабского отдела израильской разведки и многолетний советник Политического отдела Сионистской организации по арабским вопросам, равно как и известный фермер Гад Махнес (Gad Machnes, 1893–1954) заявили, что подобные действия, и, в особенности, атака деревни Хейсас, в ходе которой погибли десять мирных жителей, только провоцируют арабов на ответные действия. В то же время Моше Даян (Moshe Dayan, 1915–1981) и другие члены руководства «Хаганы» были убеждены, что подобные действия, в конечном итоге, идут на пользу еврейской общине, поскольку запуганные арабские жители будут стремиться положить конец насилию и прийти к мирному соглашению со своими еврейскими соседями[125]. Тем не менее, Д. Бен-Гурион направил письмо М. Шарету, находившемся на тот момент в Нью-Йорке, в котором утверждал, что атака на Хейсас была произведена без его ведома. По его словам, командование «Хаганы» выразило сожаление о потерях среди мирного населения[126]. После этого инцидента к подразделениям «Хаганы» были прикреплены советники по арабским делам; впрочем, высказывавшиеся ими соображения далеко не всегда учитывались полевыми командирами[127].

На заседании в Каире Арабская Лига приняла решение о том, что страны-участницы должны послать в Палестину экспедиционные войска под видом «добровольческих бригад». В январе 1948 г. авангардный батальон Арабской армии спасения (Arab Liberation Army), под командованием Фаузи аль-Какуджи (Fawzi al-Quawuqji), бывшего старшего офицера иракской армии, пересек сирийскую границу и занял боевую позицию на севере Палестины/Эрец‑Исраэль. За ним прибыл другой батальон, под командованием Адиба Шишакли (Adib Shishakli). Трансиорданскому Арабскому легиону (Arab Legion) и вовсе не потребовалось нелегально пересекать границу. Некоторые его части, находившиеся под командованием британских офицеров, были дислоцированы в Палестине/Эрец‑Исраэль с согласия властей, причем на расстоянии около 20 километров от Тель-Авива[128].

Следует отметить, что Верховный арабский комитет категорически противился заключению любых мирных соглашений между евреями и арабами. Муфтий, несмотря на то, что иногда призывал сократить масштабы вооруженной борьбы, не шел ни на какие действия, в которых содержался хотя бы минимальный намек на мир с евреями, лично сорвав несколько попыток мирного урегулирования. Так, к примеру, в середине января 1948 г. представители влиятельных семей арабского города Бисан (Бейт-Шеан) и руководители еврейских поселений в долине Бейт-Шеана пришли к неофициальному мирному соглашению, однако, согласно информации британского окружного губернатора Галилеи (Galilee District Commissioner), Верховный арабский комитет во главе с Хадж-Амином аль-Хусейни воспрепятствовал его реализации[129]. При этом подобный отказ идти на какие бы то ни было соглашения с евреями был продиктован исключительно идеологическими соображениями. Как отмечает известный американский историк палестинского происхождения, профессор Колумбийского и Чикагского университетов Рашид Халиди (Rashid Khalidi), «находясь в изгнании, на большом расстоянии от Палестины, пребывая в неведении как относительно опустошающего эффекта, производимого британскими репрессиями в отношении палестинских арабов, так и в отношении растущих день ото дня еврейских сил, муфтий был полностью оторван от событий, происходивших в Палестине, и его политика чрезвычайно слабо соотносилась с реальностью»[130].

Несмотря на тот факт, что вооруженные стычки происходили в основном в деревенских районах, массовое бегство арабских жителей началось с городов – Хайфы (этот город согласно карте ООН попадал под юрисдикцию еврейского государства), Яффо и Иерусалима. Первым документированным бегством из Хайфы был уход из города 250 арабских семей 4 декабря 1947 г. В соответствии с данными британской администрации, до середины декабря Хайфу покинуло от пятнадцати до двадцати тысяч арабских жителей. Важной причиной бегства явился полнейший хаос, отсутствие закона и порядка в городе. Первыми Хайфу покидали представители зажиточных арабских семей. Как показывает в своей недавно опубликованной книге Йоав Гелбер, тысячи палестинских арабов, занятых на государственной и общественной службе – врачей, чиновников, адвокатов, клерков и т.п. – оказывались без работы и покидали места своего проживания одновременно с расформированием мандатной администрации. Подобная ситуация задавала определенную модель поведения и создавала атмосферу безысходности, которая быстро распространилась на более широкие слои населения. От половины до двух третей арабских жителей таких городов как Хайфа и Яффо, оставили свои дома еще до того, как войска еврейского ишува атаковали эти города во второй половине апреля 1948 г.[131]

До начала описываемых событий в Яффо проживало от шестидесяти до семидесяти тысяч арабов. Уже 2 декабря 1947 г. разведывательные службы «Хаганы» сообщили о массовом бегстве арабов из районов Маншия и Абу‑Кабир. Местные старейшины в большинстве своем противились насильственным действиям против «Хаганы», поскольку опасались акций возмездия. Юсуф Хейкал (Youssef Heikal, в других источниках – Yussuf Haykal), глава муниципалитета Яффо, в начале декабря 1947 г. отправился в Каир с целью повлиять на Арабскую лигу, чтобы та разрешила ему подписать соглашение о прекращении огня, однако нерегулярная армия Х.А. аль‑Хусейни продолжала искать стычек с «Хаганой». Ю. Хейкал при посредничестве англичан пытался достичь соглашения о прекращении огня, однако Абдул Вахаб Али Шихайни (Abdul Wahab Ali Shihaini), один из командиров армии Х.А. аль‑Хусейни, воспрепятствовал этому. По свидетельству Д. Бен‑Гуриона, в ответ на замечание Ю. Хейкала, что если соглашение не будет достигнуто, арабский город Яффо будет стерт с лица земли, Шихайни заявил: «Меня это не интересует. Главное – это уничтожить Тель‑Авив»[132].

Эвакуация арабов из сельских районов началась в декабре 1947 г. В январе – феврале 1948 г. она еще не носила массового характера, тогда как в марте ее уже можно было охарактеризовать как повальное бегство. Эвакуация эта являлась, как правило, прямым следствием операций возмездия, проводимых «Хаганой», или происходила от страха перед подобными операциями, и поэтому затрагивала лишь те районы, в которых случались стычки или те, которые находились вблизи еврейских населенных пунктов. В этот период больше всего арабов эвакуировалось из района между Тель‑Авивом и Хадерой, который был заселен в основном евреями и который, в соответствии с решением ООН, должен был оказаться внутри еврейского государства. Как правило, бегство происходило по цепочке – люди бежали из одной деревни в другую, и их страх передавался жителям других деревень, которые начинали в свою очередь готовиться к эвакуации. Большинство жителей бедуинских селений бежали в страхе перед предстоящими атаками «Хаганы» еще до того, как они были реально атакованы.

В этой связи чрезвычайно важным представляется вопрос, каково было отношение Верховного арабского комитета к массовому бегству палестинских арабов. Бенни Моррис утверждает, что не нашел ни одного свидетельства о том, что руководители арабских стран поддерживали массовое бегство палестинских арабов или отдавали прямые приказы об эвакуации[133]; вместе с тем, он описывает не один и не два случая, когда арабские лидеры настоятельно требовали эвакуировать женщин, стариков и детей в безопасные районы. Так, к примеру, 22 апреля 1948 года Национальный комитет Иерусалима приказал всем своим местным отделениям вывести из окрестных деревень женщин и детей в безопасные места и предупредил, что нарушение этого приказа является прямой помехой джихаду. Жители Каландии, которые покинули свою деревню, а затем вернулись, вновь бежали, и деревня превратилась в опорный пункт Арабской армии спасения; женщины и дети переправились в Бейт-Джаллу и Вифлеем. Аналогичным образом, Арабская армия спасения приказала жителям деревень в районе Рош‑Пины эвакуировать женщин и детей и самим быть готовыми эвакуироваться в любой момент[134]. Та же картина наблюдалась и в ряде населенных пунктов в Галилее. Всего же по приказу Верховного арабского комитета или местных арабских командиров в апреле – мае 1948 года были эвакуированы, частично или полностью, жители двадцати арабских населенных пунктов[135], в том числе нескольких городов. Как отмечала много лет спустя арабская исследовательница Б.Н. аль‑Хат (Bayan Nuwayhid al‑Hut), «евреи были шокированы, когда город Цфат оказался в их руках без единого арабского жителя». Автор заключает, что падение арабских городов и деревень неразрывно связано с действиями и упущениями политического и военного командования палестинских арабов[136].

Самоликвидация политических и экономических структур мандатной власти имела неодинаковые последствия для евреев и арабов. Мандатные власти предоставляли всем без исключения группам населения, исходя из их национально-религиозной принадлежности, возможность создавать свои собственные автономные структуры, призванные удовлетворять различные нужды представителей их общин. Евреи в полной мере воспользовались этим шансом и сформировали политические, социальные, экономические и образовательные структуры, необходимые для «государства в пути»[137], тогда как арабские лидеры ограничились созданием исключительно религиозных учреждений. В результате, большая часть социальных нужд арабского населения удовлетворялась в виду наличия структур, созданных мандатными властями. Как отмечает американский историк Дон Перец (Don Peretz), «арабская община не имела своего собственного “теневого правительства” и лишь немногие ее представители являлись высокопоставленными административными служащими. Таким образом, они не обладали достаточным опытом для формирования независимых управленческих структур. Почти все административные функции в арабских районах находились под контролем британских властей. Когда британская администрация сложила с себя соответствующие полномочия, не нашлось ни одного арабского органа власти, который был бы в состоянии самостоятельно управлять жизнью общины и удовлетворять важнейшие социальные нужды ее представителей»[138].

Об этом же писал палестинский юрист Генри Каттан (Henry Cattan): «Ситуация полного хаоса, в который погрузилась вся страна, подвигла многих палестинцев на поиски временного убежища в других районах Палестины или же за ее пределами – в соседних государствах. В течение многих лет евреи готовились к подобной ситуации с политической, военной и экономической точек зрения. На протяжении длительного времени они вынашивали планы по созданию еврейского государства. С окончанием мандата евреи относительно легко могли перейти к автономному правлению, будучи оснащены всеми необходимыми для этой цели средствами, включая также и хорошо обученную армию. В противовес этому, арабская община не обладала ни «теневым правительством», ни подобающей военной организацией, ни социальными институтами, способными взять на себя управленческие функции и удовлетворить фундаментальные нужды населения»[139]. Х. Каттан цитирует вывод Д. Переца: «С распадом структур власти, необходимых для поддержания правопорядка, социального обеспечения, подачи воды, электричества, функционирования полиции, почты, учреждений в сфере образования и здравоохранения, моральный дух арабского населения пришел в полнейший упадок»[140]. На этом этапе органы управления и поддержания правопорядка британской мандатной администрации сворачивали свою работу, и все их работники из числа местных жителей были уволены.

Исход большинства представителей обеспеченного среднего класса и аристократии из городов и деревень, которые в соответствии с картой ООН должны были войти в состав еврейского государства, не мог не повлиять на все арабское общество в Палестине/Эрец‑Исраэль. Во-первых, это была та социальная прослойка, к которой принадлежало палестинское руководство, потенциально способное сформировать местную администрацию, которая могла бы прийти на смену мандатным управленческим структурам, прекратившим свое существование. Во-вторых, это были работодатели, которые обеспечивали занятость населения в различных областях сельского хозяйства, а также в городах – на ремесленных работах и в сфере общественных услуг. Их эмиграция, в дополнение к исчезновению крупнейшего работодателя – мандатной администрации, не могла не привести к дальнейшему обострению проблемы безработицы и падению жизненного уровня населения.

Американский востоковед Говард Сакер справедливо отмечал, что палестинское руководство оказалось не в состоянии реализовать те возможности, которые имелись в его распоряжении, благодаря автономии, предоставленной мандатными властями. «В конечном итоге, настал час расплаты: это был исход в столь ошеломляющих масштабах, что арабское руководство было неспособно ни предотвратить его, ни придать ему организованный характер. Более того, потенциальные руководители [палестинских арабов] первыми стали искать убежище в соседних арабских странах. Такие семейства, как Хусейни и Нашашиби, являлись интеллектуальной и политической элитой, которая отсутствовала именно в тот момент, когда палестинцы нуждались в ней больше, чем когда бы то ни было»[141]. Израильский историк Том Сегев (Tom Segev) приводит отрывок из воспоминаний видного палестинского общественного деятеля, бывшего в последующие годы членом нескольких иорданских правительств, Ануара Нуссейбы (Anwar Nusseiba, 1913–1986), который отмечал, что первыми страну покинули представители наиболее зажиточных семей, опасаясь, что вооруженные формирования палестинских арабов, под угрозой нанесения ущерба их имуществу и им самим, заставят их покрывать расходы, вызванные ведением военных действий. По словам Т. Сегева, «на их счастье – и на их же горе – им было куда бежать, и это серьезно ослабило их решимость [сопротивляться]. В результате массового исхода палестинские национальные структуры оказались полностью разрушены, и не способны были восстановиться на протяжении многих лет»[142].

Американский востоковед Фред Хури (Fred Khouri) пришел к аналогичному выводу. По его словам, «спустя короткий промежуток времени после того, как в ноябре 1947 г. было принято решение о разделе Палестины, многие местные арабские лидеры, движимые страхом и эгоистическими побуждениями, бежали при появлении первых же признаков опасности, и, таким образом, бросили свой народ на произвол судьбы»[143]. Видный ливанский интеллектуал профессор Константин Зурейк (Constantine Zurayk), бывший в 1948 г. вице‑президентом Американского университета в Бейруте, со всей определенностью заявил, что «палестинские арабы проявили полнейшее бессилие… В тот момент, когда упали первые снаряды, они оказались ввергнуты в состояние паники. Они эвакуировали свои города и укрепленные позиции; они передали их врагу на “серебряном подносе”; многие бежали еще до начала боев в надежде отыскать убежище в соседних арабских странах или в отдаленных районах Палестины»[144]. Впрочем, исход гражданского населения был не таким уж и редким сценарием на Ближнем Востоке. В ходе первой мировой войны тысячи арабов и евреев бежали или были изгнаны оттоманскими властями; большинство из них вернулось лишь после того, как Палестина/Эрец‑Исраэль была оккупирована Великобританией. Друзские бунтовщики бежали из Сирии от французских властей и нашли прибежище в Трансиордании, а впоследствии и в Палестине. Тысячи палестинских арабов бежали из страны в ходе арабского восстания 1936–1939 годов. Таким образом, как отмечает Йоав Гелбер, «с началом беспорядков палестинские арабы интерпретировали происходящее привычным образом и посчитали бегство естественным ответом на тяготы войны»[145].

Как уже было сказано, десятки тысяч палестинцев (значительное их число проживало в Хайфе), покинувших свои дома в ходе первых четырех месяцев с момента принятия резолюции ООН о разделе Палестины/Эрец‑Исраэль, способствовали повсеместному формированию психологии массового исхода. Практически никто из них не был изгнан вооруженными формированиями еврейской общины или ее политическим руководством. Напротив, в апреле 1948 г., после того, как завершились бои в Хайфе, командование «Хаганы», крупнейшей на тот момент еврейской вооруженной организации, дало возможность арабам, покинувшим город, вернуться в него. В воззвании от имени Комитета еврейской общины в Хайфе, которое было обращено к арабским жителям города, говорилось: «Город останется открытым для каждого из вас, кто решит вернуться, чтобы возобновить мирное существование и трудовую деятельность»[146]. Радиовещательная служба арабского отдела Еврейского агентства также пыталась сдержать массовое бегство арабских жителей Хайфы. Радиотрансляции настойчиво убеждали в том, что еврейские жители вовсе не желают бегства своих арабских соседей. Напротив, евреи верят в то, что интересы города требуют от представителей всех общин сосуществовать и работать вместе, дабы жизнь вернулась в нормальное русло. В передачах разъяснялись те меры, которые были приняты, дабы обеспечить доставку продуктов, а также сохранить здоровье и личное имущество арабских жителей. В начале мая 1948 г., когда массовое бегство достигло своего апогея, радио Еврейского агентства не переставало вещать на арабском языке: «Не паникуйте и не покидайте свои дома. Не подвергайте себя страданиям и унижениям. В отличие от ваших фанатичных лидеров, мы не сбросим вас в море, подобно тому, как они собираются сбросить нас»[147]. Израиль на тот момент еще не провозгласил свою независимость, официально война еще не началась, и лидеры еврейской общины не теряли надежды на добрососедские отношения между двумя народами. 17 ноября 1947 г. (то есть, еще до решающего голосования в ООН) израильские дипломаты Голда Меир и Элияху Сассон (Eliahu Sasson, 1902–1978) встретились с королем Иордании Абдаллой, который заверил их в том, что его страна не намерена атаковать Израиль после того, как будет провозглашена независимость еврейского государства[148]. И только в ходе второй встречи, состоявшейся 10 мая 1948 г., король Абдалла отказался от своего первоначального обещания и, тем самым, поставил еврейскую общину в чрезвычайно тяжелую ситуацию. До тех пор (то есть, на протяжении всего того периода, определенного здесь как «первый этап») ее руководство надеялось на мирное урегулирование и, разумеется, воздерживалось от любых шагов (таких, как изгнание местного арабского населения), которые могли бы привести к эскалации конфликта в регионе. Даже такой радикальный критик израильской политики как Бенни Моррис отмечает, что на протяжении этих месяцев инициатива принадлежала арабам, в то время как стратегия еврейских вооруженных сил носила ярко выраженный оборонительный характер[149].

Что же касается Верховного арабского комитета и иерусалимского муфтия, то их одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, они с огромным сожалением наблюдали за тяжелой ситуацией, в которой оказались арабские жители Палестины. С другой стороны, они понимали, что их борьба против еврейских вооруженных отрядов проиграна, и приходится рассчитывать только на вмешательство арабских стран. И в этой ситуации бегство арабских жителей было им только на руку, поскольку тяжелое положение палестинских арабов должно было подхлестнуть руководителей арабских государств и заставить их объявить войну Государству Израиль. Более того, подобное развитие событий дало бы этому нападению видимость легитимности в глазах международного сообщества.

Второй этап военных действий начался в первой половине апреля и продолжался вплоть до 15 мая 1948 г. Это был чрезвычайно тяжелый период, как для еврейской общины, так и для местного арабского населения. Кольцо блокады вокруг Иерусалима все сжималось, и, как следствие, ухудшалась ситуация с доставками продовольствия. Начиная с 22 февраля, когда пятьдесят два человека погибли и сто двадцать три получили ранения в результате взрыва, устроенного арабами на улице Бен‑Иехуда в центре Иерусалима, арабы провезли в еврейские населенные пункты несколько заминированных автомобилей, вследствие чего погибли сотни людей. 11 марта 1948 г. арабским террористам удалось устроить взрыв в иерусалимском районе Рехавия, в результате чего пострадало здание, в котором размещались национальные институты еврейской общины; двенадцать человек погибли, и среди них – Арье (Лейб) Яффе (Leib Jaffe, 1875–1948), директор Национального Земельного фонда, еще десять получили ранения. Арабские страны провозгласили о своем намерении вторгнуться в Палестину/Эрец‑Исраэль сразу же после прекращении срока действия британского мандата для того, чтобы не оставить евреям ни малейшего шанса на создание собственного суверенного государства. Около шести тысяч солдат, большая часть которых – иракские и сирийские подданные, пересекли границу еще до ухода британцев, и мандатные власти не предприняли никаких шагов для того, чтобы предотвратить их вторжение[150].

В конце марта 1948 г. будущее еврейского населения Палестины/Эрец‑Исраэль рисовалось в самых мрачных красках. С политической точки зрения казалось, что США собираются отступиться от своего первоначального решения поддержать раздел Палестины/Эрец‑Исраэль на арабское и еврейское государства[151]. Министр обороны США Джеймс Форрестол пользовался любой возможностью выступить с критикой решения ООН. «Вы просто не понимаете, – говорил он, – что сорок миллионов арабов столкнут четыреста тысяч евреев в море. И в этом все дело. Нефть – мы должны быть на стороне нефти»[152]. Американские военные убеждали президента в невозможности посылки частей США в Палестину/Эрец‑Исраэль в случае начала там полномасштабного вооруженного конфликта. Практически все дипломаты, а также сотрудники Государственного департамента, были против даже самой идеи создания еврейского государства в Палестине/Эрец‑Исраэль. Позиции более или менее произраильски настроенного президента США Гарри Трумэна (Harry Truman, 1884–1972) ослаблялись тем, что против создания еврейского государства в Палестине/Эрец‑Исраэль был настроен едва ли не самый популярный в то время американский политик, герой Второй мировой войны, будущий лауреат Нобелевской премии мира, Государственный секретарь, генерал Джордж Маршалл (George Catlett Marshall, 1880–1958). По мнению американских военных, вероятность военного конфликта в Европе нарастала с каждым днем. В этой ситуации Дж. Маршалла заботила возможность беспрепятственного выхода к ближневосточной нефти. Поэтому все чаще и чаще в документах Государственного департамента проскальзывала мысль о том, что надо отложить практическое осуществление решения ООН. Аналитическая записка, которую получил Г. Трумэн из только что созданного им Центрального разведывательного управления (ЦРУ), также говорила о том, что раздел Палестины/Эрец‑Исраэль не приведет к решению проблем региона. Это было тяжелое время и для самого Г. Трумэна: приближались президентские выборы, а его популярность стремительно снижалась. Согласно опросам, проводившимся институтом Гэллапа, уровень поддержки деятельности президента упал в 1948 г. до 36%. Раскол в его внешнеполитической команде не усиливал позиции президента. Решающее совещание американского руководства по вопросу определения будущего Палестины/Эрец‑Исраэль состоялось лишь 12 мая 1948 г., за двое суток до провозглашения Государства Израиль. От лица сторонников признания Израиля выступал советник президента по внутренним делам, будущий министр обороны в администрации Л. Джонсона Кларк Клиффорд (Clark Clifford, 1906–1998), который призвал США в случае провозглашения еврейского государства признать его как можно скорее – главное, до того, как это сделает Советский Союз. К. Клиффорд предложил даже публично объявить о готовности Белого Дома признать новое государство еще до его официального провозглашения. Это будет акт в соответствии с политикой президента и пониманием гуманизма, – сказал К. Клиффорд. Шесть миллионов евреев, убитых нацистами, стали жертвами самого большого геноцида в истории, и каждый думающий человек должен принимать на себя хотя бы некоторую ответственность за выживших евреев, которым, в отличие от всех остальных европейцев, некуда ехать. Так как разделу Палестины нет реальной альтернативы, то «независимо от того, что думает Государственный департамент или кто-нибудь еще, факт заключается в том, что еврейское государство будет существовать. Думать иначе просто нереалистично», – подытожил К. Клиффорд[153]. Однако Государственный секретарь Дж. Маршалл вновь крайне жестко выступил против. В итоге Г. Трумэном было принято компромиссное решение: через одиннадцать минут после провозглашения Государства Израиль он подписал заявление о его признании «де-факто», однако признание «де-юре» состоялось только в 1949 г., после фактического окончания первой арабо-израильской войны. Когда Израиль уже был атакован арабами, администрация Г. Трумэна отказывалась на протяжении многих месяцев отменить введенное ею эмбарго на поставку оружия Израилю.

Это эмбарго поставило Израиль в крайне трудное с военной точки зрения положение. Еврейские города и поселения зачастую находились на значительном расстоянии друг от друга и, поскольку многие дороги контролировались арабскими боевиками, оказывались практически полностью отрезанными друг от друга. В этих условиях добраться из одного поселения в другое было практически невозможно. Поставки оружия и продовольствия были крайне затруднены, и большинство еврейских поселений находилось в кольце блокады.

Так как США приняли решение не поставлять оружие ни одной из сторон, вовлеченных в ближневосточный конфликт; в отсутствие иного выхода, руководство еврейской общины было вынуждено обратиться к Советскому Союзу с просьбой о поставках оружия, жизненно необходимых для спасения будущего еврейского государства. В начале апреля 1948 г. из СССР через Чехословакию прибыла партия оружия, включавшая в себя 4.700 ружейных стволов и боеприпасы.

9 апреля, в ходе совместной операции еврейских вооруженных подразделений ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ в арабской деревне Дир‑Ясин, расположенной недалеко от Иерусалима, погибло около ста человек (см. далее в этой главе). По прошествии четырех дней цепочка сопровождаемых бронетранспортерами автомобилей, в которых находились члены медицинского персонала больницы «Хадасса», а также преподаватели и служащие Еврейского университета в Иерусалиме, подверглась вооруженному нападению в районе Шейх Джерах; из ста двенадцати пассажиров погибли семьдесят восемь человек[154]. В ходе операции «Нахшон», которая продолжалась с 6 по 13 апреля, бойцы еврейских отрядов сумели прорвать блокадное кольцо вокруг Иерусалима[155]; в конце апреля им удалось захватить город Яффо; 1 мая началась операция «Ифтах» в восточной Галилее. В то же время четыре еврейских поселения в Гуш‑Эционе пали в тяжелом бою, в ходе которого погибли 157 их защитников[156].

Тот факт, что в большинстве военных операций вооруженные силы еврейского ишува добивались поставленных целей, можно объяснить несколькими факторами. Главной причиной можно считать то, что арабы готовились не к серьезной войне, а к борьбе, похожей на их восстание 1936–1939 годов; в отличие от еврейского ишува, они не объявили всеобщую мобилизацию, не выработали согласованной программы действий, не создали единого военного командования[157]. Осознание местным арабским руководством масштабов происходящего пришло тогда, когда едва ли можно было что-либо изменить.

В начале марта 1948 г. руководители «Хаганы» выработали так называемый «четвертый план» [план «Далет»], цель которого состояла в защите будущего еврейского государства от вторжения арабских армий, которое должно было неизбежно произойти 15 мая с уходом британцев. Суть этого плана состояла в том, чтобы обеспечить территориальную непрерывность между различными еврейскими поселениями, которые могли бы служить опорными пунктами в ходе предстоящих боев. Согласно этому плану, требовалось «организовать устойчивую оборонительную систему с тем, чтобы обеспечить безопасность еврейских поселений, экономически важных объектов и имущества, что, в свою очередь, позволит функционировать государственным службам в границах государства (посредством защиты внутренних районов еврейского государства и блокирования маршрутов проникновения вражеских войск на его территорию)»[158]. Термин «оборонительная система» относился к уже существующей укрепленной зоне, которая полностью контролировалась еврейскими силами. Однако план «Далет» этим не ограничивался; в нем также шла речь о «вражеских базах», где находились боевики, предпринимавшие насильственные действия по отношению к еврейским поселениям и транспортным средствам, которые следовало атаковать в качестве превентивной меры.

Следует отметить, что, насколько известно, этот план, разработанный группой офицеров во главе с будущим главой Генерального штаба Игалем Ядином (Yigael Yadin, 1917–1984), возглавлявшим на тот момент оперативный отдел «Хаганы», никогда не обсуждался на уровне политического руководства страны[159], поскольку носил исключительно военно-стратегический характер и не являлся воплощением какой-либо концепции государственного строительства. На этом, и только на этом этапе, в ожидании предстоящего вторжения, отряды «Хаганы» начали захватывать арабские деревни, расположенные в стратегически важных местах. Создание территориальной непрерывности являлось непременным условием для успешного ведения войны. В некоторых случаях имевшиеся в распоряжении «Хаганы» силы оказывались недостаточными для того, чтобы оставить в тех или иных местах гарнизоны, призванные удерживать захваченные деревни под постоянным контролем, и по этой причине те жители, которые не покинули свои дома в ходе боев, впоследствии изгонялись. В иных случаях жителям позволяли остаться, и только в том случае, если они оказывали активное сопротивление силам «Хаганы», их заставляли покинуть деревню, тогда как деревни и поселки, жители которых не участвовали в боях, не пострадали вовсе.

С начала марта 1948 г. отряды «Хаганы» стали захватывать арабские деревни из опасения, что в противном случае Арабская армия спасения превратит их в форпост для нападений на еврейские населенные пункты[160]. Опасение это возникло в тот момент, когда офицеры Армии спасения посетили несколько арабских деревень, расположенных по соседству с Хайфой, и приказали эвакуировать из них всех женщин, детей и стариков; мужчинам, способным владеть оружием, было приказано остаться. С целью предотвратить превращение арабских деревень в форпосты Армии спасения, силы «Хаганы» начали операцию по захвату тех из них, которые находились в центральном районе будущего еврейского государства. Первыми были заняты две арабские деревни к северу от Тель-Авива[161]. Предвидя последующий захват и других арабских деревень, тогдашний начальник штаба «Хаганы», будущий депутат Кнессета и министр Исраэль Галили (Israel Galili, 1911–1986) издал распоряжения полевым командирам об обращении с местными жителями. Эти инструкции призывали не нарушать индивидуальные права жителей деревень, за исключением тех случаев, когда подобное нарушение вызывалось острой военной необходимостью[162].

По мере продвижения войск «Хаганы» массовое бегство принимало все более значительные масштабы. Подразделения ПАЛЬМАХа, которые оккупировали Кастель в ночь с 3 на 4 апреля, обнаружили эту деревню к западу от Иерусалима полностью опустевшей, за исключением присутствия одной престарелой женщины, которая просто физически не способна была двигаться. В Дир-Макхазине, одной из первых захваченных «Хаганой» деревень, жители еще до начала боя бежали в соседнюю деревню Бет-Макзир. Жители деревни Сарафанд и прилегавших к ней арабских поселков бежали в Рамле. Несколько деревень в районе Шарон также были оставлены, несмотря на то, что никаких серьезных боев там не происходило[163].

Поскольку боевики нерегулярной армии проживали в деревнях, тогда как милиции этих деревень принимали, зачастую, активное участия в диверсиях против «Хаганы», большинство арабских деревень в той или иной степени считались враждебными. Полевые командиры не рассматривали план «Далет» как указание уничтожать арабские деревни. Однако поскольку было дано распоряжение изгонять тех жителей, которые оказали сопротивление, этот план оказался безупречным оправданием, поскольку всегда можно было сказать, что имелась необходимость военного характера ликвидировать тот или иной населенный пункт. Следует заметить, что далеко не все деревни, располагавшиеся вдоль ключевых дорожных артерий, таких, как шоссе Тель‑Авив – Хайфа или Тель‑Авив – Иерусалим, были разрушены, а их жители изгнаны. Приказы об эвакуации не распространились, к примеру, на такие деревни, как Парадис и Хербат Джесир аль-Зарка, расположенные на пути из Хайфы в Тель-Авив, а также на деревню Абу‑Гош, на пути из Иерусалима в Тель‑Авив[164]. Одно это доказывает, что план «Далет» носил ярко выраженный военно-стратегический, а отнюдь не политический, характер.

Валид Халиди в своей статье, посвященной плану «Далет», пишет, что одним из основных этапов его реализации являлся захват Хайфы и изгнание ее жителей, что и было успешно осуществлено подразделениями «Хаганы»[165]. Стоит подробнее остановиться на том, как именно и в результате чего произошла массовая эвакуация жителей Хайфы, поскольку события, произошедшие в этом городе в апреле 1948 г., во многом являются показательными.

Первоначально руководство «Хаганы» не планировало проведение каких-либо операций в Хайфе, поскольку было известно, что хайфский порт необходим англичанам для упорядоченной эвакуации из Палестины/Эрец‑Исраэль. Однако давление, оказанное приверженцами Х.А. аль‑Хусейни в середине апреля 1948 г., заставило англичан отступить с территории, разделявшей еврейские и арабские районы, после чего многочисленные провокации со стороны боевиков муфтия вынудили «Хагану» перейти к решительным действиям. В соответствии с разработанным Генеральным штабом «Хаганы» планом, следовало «захватить все правительственные службы и их имущество, эвакуировать гражданское население с территорий, расположенных в зоне конфликта, а также из некоторых районов, которые ставят под угрозу передвижение транспорта или служат базой для подготовки вооруженных атак, и, кроме того, оцепить некоторые районы арабской части города». 22 апреля члены арабского Национального комитета обратились к британским военным с просьбой добиться соглашения о прекращении огня. В ходе встречи, которая состоялась в тот же день, было составлено заявление, в котором говорилось, что англичане не станут вмешиваться в происходящее в пользу какой-либо из сторон и все, что они могут сделать – это быть посредниками между евреями и арабами. Вслед за этим арабские старейшины города попросили связаться с представителями «Хаганы», чтобы те выдвинули свои условия, на которых они согласны прекратить огонь. В соглашении, предложенном представителями «Хаганы», с небольшими исправлениями, которые были внесены британцами, говорилось следующее: все арабские боевики, занявшие город, должны покинуть его, тогда как местное арабское гражданское население получит равные с евреями права и продолжит работать и жить в качестве полноправных жителей Хайфы, для чего ему будут предоставлены все условия[166]. В ответ на эти предложения, после длительного обсуждения с участием еврейских, арабских и британских представителей, арабы заявили, что они просто не способны выполнить выдвинутые еврейской стороной условия (полное прекращение военных действий, сдача оружия и выдворение из города пришлых боевиков). Вместо этого они выдвинули альтернативное предложение, которое повергло еврейских представителей в шок: эвакуация всего арабского населения Хайфы. Это предложение застало врасплох как военное, так и политическое руководство еврейского ишува. Так, например, Йосеф Вайц (Yosef Weitz, 1890–1972), возглавлявший с 1932 г. Отдел по делам земель и урбанизации Национального Земельного фонда, посетив Хайфу 22 апреля 1948 г. и застав начало массового исхода арабского населения, отреагировал следующими словами: «В чем причина? Во мне зреют опасения, что англичане и арабы плетут против нас заговор. Возможно, эвакуация гражданского населения предназначена для того, чтобы облегчить вооруженную борьбу против нас». На следующий день Й. Вайц записал в своем дневнике: «Я подсознательно боюсь этого бегства»[167]. Глава муниципалитета и еврейские представители всячески уговаривали арабских старейшин еще раз взвесить их решение и не эвакуироваться. Однако те ответили, что у них не осталось выбора[168]. Подобное решение, вероятнее всего, было продиктовано страхом перед боевиками Х.А. аль‑Хусейни, которые не простили бы старейшинам подписания мирного соглашения с евреями. Эвакуация, которой руководили арабские старейшины города, осуществлялась посредством прямых угроз или распространения слухов о том, что оставшиеся в городе арабы будут взяты евреями в плен в качестве заложников. Д. Бен‑Гурион высказался по этому поводу следующим образом: «Целые города были оставлены арабами, хотя им не грозила какая-либо опасность или геноцид, и это показывает, какой народ на самом деле глубоко привязан к этой земле»[169].

Впрочем, вопрос о том, грозила ли палестинским арабам опасность, представляется все же не столь очевидным. 9 апреля 1948 г. произошло событие, не без оснований вызвавшее панику среди многих из них: речь идет о бое в деревне Дир‑Ясин недалеко от Иерусалима. События, произошедшие в Дир‑Ясине, вот уже более полувека являются предметом ожесточенных дебатов историков и политиков, вновь и вновь подчеркивая актуальность урегулирования споров прошлого для настоящего и будущего развития арабо-израильских отношений.

Описания событий в Дир‑Ясине в различных источниках не совпадают между собой. Ирландский дипломат, историк и журналист Коннор О’Брайен (Connor O’Brien), автор книги «Осада», пишет о том, что «во время атаки на арабскую деревню Дир‑Ясин неподалеку от Иерусалима, бойцы ЭЦЕЛа, возглавляемые [будущим премьер-министром Израиля] Менахемом Бегиным, (Menachem Begin, 1913–1992) перебили [так в оригинальном тексте] 250 жителей деревни, в том числе женщин и детей»[170]. Бывший президент Израиля Хаим Герцог (Chaim Herzog) оценивает число погибших словами «более двухсот»[171]. По данным группы исследователей из палестинского университета Бир-Зейт, приводимым иерусалимским социологом Барухом Киммерлингом (Baruch Kimmerling) и американским политологом, профессором Университета им. Дж. Вашингтона в Сиэтле Йоэдем Мигдалем (Joel S. Migdal) в их фундаментальной книге «Палестинцы: создание нации» (изданной недавно вторым изданием под названием «История палестинского народа»), число арабов, погибших в Дир‑Ясине, не превысило 120 человек[172]; израильский журналист Амос Кейнан (Amos Keinan), сам принимавший участие в бою, оценивает число погибших в 83 человека[173]. По словам израильского военного историка Ури Мильштейна (Uri Milstein), «нет сомнения, что в ходе боя за Дир‑Ясин погибло много гражданских лиц: женщин, детей и стариков. Однако вопрос стоит не об этом, а о резне, то есть, были ли убийства после боя?». По утверждению У. Мильштейна, «нет достоверных свидетельств о массовых убийствах после окончания боя»[174]. В ходе боя, продолжавшегося несколько часов, погибли и четверо бойцов ЭЦЕЛа, еще сорок получили ранения. Сам М. Бегин в своей книге «Мятеж» утверждает, что деревня Дир‑Ясин была важным звеном в цепи арабских укреплений, окружавших Иерусалим с запада, что ее захват являлся частью стратегического плана, согласованного с «Хаганой», и был необходим для поддержания связи между Иерусалимом и остальным ишувом. Что же касается жертв среди гражданского населения, М. Бегин утверждает, что жители деревни были предупреждены через громкоговорители, чтобы они покинули деревню, и многие действительно ушли. Из тех же, кто остался, многие погибли во время штурма. Сообщения о том, что имела место сознательная ликвидация гражданского населения, категорически отвергались М. Бегиным. По его словам, «арабский штаб в Рамалле передал по радио грубо состряпанную историю о том, что ЭЦЕЛ, якобы, устроил кровавую резню в деревне, убивая женщин и детей. Кое-кто из еврейских официальных лиц, видя в членах ЭЦЕЛа политических соперников, ухватился за арабскую пропаганду ужасов с целью оклеветать ЭЦЕЛ» [175]. Но, как бы там ни было, слухи о массовой гибели арабов в Дир‑Ясине быстро распространились среди арабского населения Палестины/Эрец‑Исраэль, что послужило чрезвычайно важным фактором, способствовавшим значительному увеличению масштабов массового бегства. Каким бы ни было число убитых в Дир‑Ясине, эта история вызвала панику среди палестинских арабов.

Важно подчеркнуть, что между началом апреля и серединой мая 1948 г. арабские лидеры недвусмысленно поощряли местных жителей покидать свои дома. Так, к примеру, Халед Азам (Khaled Azam), который в начале 1949 г. возглавлял сирийское правительство, упоминает в своей книге обращение арабских правительств к жителям Палестины. В этом обращении «их призывали эвакуироваться в соседние арабские страны после того, как среди них воцарилась паника вследствие произошедших в Дир‑Ясине событий». Х. Азам также писал:

«С 1948 года мы требуем возвращения беженцев, однако именно мы побудили их покинуть свои дома. Между призывами к эвакуации и требованиями возвратить беженцев домой, предъявленными к ООН, прошли считанные месяцы. Мы собственноручно решили судьбу миллиона арабских беженцев, призвав их покинуть свои земли, дома, рабочие места и фабрики. Мы превратили их в изгнанников, лишенных возможности зарабатывать себе на жизнь, в то время как каждый из них обладал достойной работой и профессией, позволявшей прокормить семью. Затем мы приучили их просить милостыню и удовлетворяться гуманитарной помощью, предоставляемой ООН»[176].

Следует отметить, что изначально участие в военных действиях против Израиля всех граничащих с ним арабских стран не было чем-то само собой разумеющимся. Напротив, ни король Иордании Абдалла, ни король Египта Фарук (King Faruk, 1920–1965) изначально не планировали нападение на Израиль: оба они в целом были удовлетворены решением ООН, и при взаимной неприязни рассматривали разделявшее их страны еврейское государство как своего рода защитный буфер. Палестинские арабские лидеры, и в их числе представители Верховного арабского комитета, поставили себе задачу спровоцировать правителей соседних арабских стран и не оставить им иного выхода, кроме как принять участие в планирующемся нападении на Израиль. Они пришли к выводу, что нужно как можно более ясным и ощутимым образом продемонстрировать правителям арабских государств последствия их самоустранения от решения палестинской проблемы. Они сочли, что только подобным образом удастся спровоцировать их на конкретные антиизраильские действия. Спровоцированный радикальными арабскими лидерами массовый исход палестинцев как нельзя лучше соответствовал этой цели. Десятки тысяч палестинских беженцев в Иордании и в Египте не оставляли возможности королю Абдалле и королю Фаруку остаться в стороне.

Кроме того, радикальные арабские лидеры руководствовались дополнительным соображением: очистить поле боя для того, чтобы вторгнувшиеся на территорию Палестины/Эрец‑Исраэль арабские армии получили возможность вести военные действия против еврейской общины с максимальной жесткостью, не опасаясь затронуть своими действиями близкое им гражданское население. Израильский востоковед Михаэль Ассаф (Michael Assaf) упоминает в этой связи обращение Аззама Паши (Abd al-Rahman Azzam Pasha, 1893–1976), Генерального секретаря Лиги арабских государств, к главе Верховного арабского комитета. По словам Аззама Паши, «когда будет получен сигнал, регулярные армии арабских стран будут приведены в полную боевую готовность, и им потребуется свободное от арабского населения поле боя для того, чтобы кампания была максимально короткой, эффективной и победоносной, и, поэтому, следует стимулировать исход арабских жителей»[177].

Имеются многочисленные свидетельства, подтверждающие тот факт, что массовое бегство арабского населения всячески поощрялось; далее приводятся выдержки из статей, опубликованных в арабской печати в конце 1940-х – начале 1950-х годов:

«Почти каждый день созывались конференции и комиссии, публиковались воззвания и страстные обращения; палестинским арабам давались “братские” советы, которые поощряли их покидать свои земли, дома и имущество, и временно селиться в находящихся по соседству дружественных государствах для того, чтобы вторгшиеся арабские армии не уничтожили их артиллерийским огнем»[178].

«Арабские страны, которые призывали палестинских арабов временно покинуть свои дома, чтобы не стоять на пути регулярных армий, продвигающихся вглубь Палестины, не предоставили беженцам обещанную помощь»[179].

«Мы, беженцы, имеем полное право предъявить серьезные претензии Лиге арабских государств и заявить: “Мы покинули свою родину в силу ложных обещаний, данных нам лицемерными руководителями арабских стран. Они пообещали нам, что наше отсутствие не продлится более двух недель – нечто вроде прогулки, по окончании которой мы сможем вернуться в свои дома”»[180].

Живший в Лондоне ливанский автор Эдуард Атия (Edward Selim Atiyah, 1903–1964) писал в своей изданной в 1955 г. книге: «Массовое бегство отчасти явилось следствием веры арабов в широковещательные сообщения и призывы лишенной чувства реальности арабской печати и в безответственные выступления некоторых арабских лидеров, обещавших, что в течение считанных недель евреи будут разбиты армиями арабских стран, и палестинские арабы смогут вернуться на свою землю»[181]. Более того: часть палестинцев была вынуждены покинуть свои дома помимо своей воли, подчиняясь давлению арабских лидеров. В Твери, например, массовая эвакуация была осуществлена по прямому приказу арабских полевых командиров. Представители квакерского благотворительного агентства – Исполнительного комитета американских друзей (The American Friends Service Committee) – провели в секторе Газа ряд бесед с беженцами из Яффо, Рамле и Лода. Основываясь на сведениях, полученных в ходе этих бесед, они сообщили офицеру американской разведывательной службы, что, по утверждению некоторых беженцев, «их исход носил вынужденный характер, поскольку, как заявили представители местного руководства, арабским жителям следовало оставить свои дома, чтобы не прослыть предателями». При этом им было обещано, что «вернуться они смогут по прошествии считанных месяцев»[182]. Бенни Моррис также пишет о том, что с конца марта и до середины мая 1948 г. более двадцати арабских деревень были частично или полностью эвакуированы согласно распоряжениям полевых командиров, Верховного арабского комитета или арабских правительств. В большинстве случаев это происходило, исходя из соображений военного характера, связанных с предстоящим вторжением. Так, 30 марта по приказу Верховного арабского комитета были эвакуированы жители деревни Исауия в районе Иерусалима. 6 апреля Верховный арабский комитет отдал приказ об эвакуации трех деревень в районе Изреэльской долины. Еще шесть деревень, располагавшихся в центре страны, были эвакуированы 13 мая в соответствии с распоряжением руководства Арабского легиона[183].

В апреле – мае 1948 г. примерно двести десять тысяч человек покинули свои дома, и это была самая масштабная волна исхода за весь период войны. Следует подчеркнуть, что многие из оказавшихся в диаспоре палестинцев, хотя и не принадлежали к армейским подразделениям или военизированным отрядам милиции, бежали по приказу местного арабского руководства. Распоряжения об эвакуации диктовались стремлением повлиять на правителей соседних арабских стран и создать оптимальные условия для готовившегося вторжения арабских армий на территорию Палестины/Эрец‑Исраэль сразу же после провозглашения независимости Государства Израиль, в соответствии с резолюцией ООН. Другими словами, соображения, которыми мотивировалась эвакуация большинства палестинцев в этот период, носили преимущественно военный характер и состояли в том, чтобы воспрепятствовать претворению в жизнь резолюции ООН.

Британский исследователь Кристофер Сайкс (Christopher Sykes) впоследствии писал: «Можно со значительной долей уверенности утверждать, что на протяжении практически всей первой половины 1948 г. массовый исход палестинских арабов представлял собой не что иное, как естественную, незапланированную и вызывающую жалость миграцию лишившихся чувства реальности людей, которые в критический момент были оставлены на произвол судьбы своими руководителями»[184]. Тем не менее, как следует из многочисленных свидетельств, только в ходе трех месяцев – января, февраля и марта – это была «естественная и незапланированная» миграция; позднее это была уже сознательная эвакуация, масштабы которой определялись соображениями военного характера, возникшими вследствие противостояния с Израилем. Сложилась абсурдная ситуация: палестинцы и арабские государства возлагают на Израиль ответственность за массовое бегство арабов, эвакуировавшихся для того, чтобы расчистить путь арабским армиям, которые, вопреки резолюции ООН, вторглись на территорию Израиля с целью его уничтожения.

Третий этап военных действий начался сразу после провозглашения независимости Израиля 15 мая 1948 г. и продолжался вплоть до 11 июня, когда было заключено соглашение о временном перемирии, соблюдавшемся, в большей или меньшей степени, на протяжении почти целого месяца. На территорию еврейского государства вторглись регулярные армии Египта, Иордании, Ирака, Сирии и Ливана с намерением сорвать реализацию резолюции ООН и уничтожить Государство Израиль в зародыше. С точки зрения еврейской общины этот период являлся наиболее тяжелым за всю войну. На этом этапе еврейские вооруженные силы не имели ни малейшей возможности (независимо от того, ставилась ли вообще подобная цель) изгнать кого-либо из арабских жителей. Число палестинцев, покинувших в этот период свои дома, было относительно невелико (согласно различным оценкам, их было около пятидесяти тысяч человек), и, в большинстве случаев, бегство мотивировалось вполне естественным стремлением гражданского населения отыскать как можно более отдаленное от линии фронта убежище. Вместе с тем, даже в эти месяцы местным жителям случалось покидать свои дома под давлением арабского руководства. Так, к примеру, 20 мая было эвакуировано население семи деревень, расположенных в районе Изреэльской долины, «из опасения, что жители этих деревень станут сотрудничать с евреями»[185].

Важно подчеркнуть, что в ходе временного затишья, сохранявшегося с 11 июня по 9 июля 1948 г., тогдашний глава правительства Израиля Давид Бен‑Гурион распорядился распространить среди армейских подразделений инструкцию, определявшую, как именно следует вести себя по отношению к арабскому гражданскому населению. В этой инструкции, подписанной бригадным генералом Цви Аялоном (Zvi Ayalon, 1911–1993), который на тот момент был командующим Центральным военным округом и заместителем главы Генерального штаба, говорилось следующее: «В те периоды, когда не ведутся активные бои, категорически запрещается разрушать или сжигать арабские города и деревни, изгонять арабских жителей из районов их проживания, а также подвергать местных жителей высылке без специального разрешения министра обороны. Каждый, кто нарушит данный указ, будет предан суду». Тот факт, что данная инструкция была разослана всем без исключения подразделениям и штабам, является четким и недвусмысленным свидетельством того, что военно-политическое руководство Израиля прилагало значительные усилия, направленные на предотвращение акций возмездия со стороны солдат и офицеров в ходе кровопролитных боев, и старалось не допустить нанесения ущерба арабскому гражданскому населению. Эта инструкция также доказывает, что даже в наиболее тяжелый для государства период, когда оно подвергалось атакам со стороны арабских стран, прикрывавшихся заботой о благополучии палестинских арабов, израильское руководство считало себя обязанным следить за соблюдением гражданских прав арабского населения в соответствии с принципами Декларации независимости Израиля: «Мы призываем сынов арабского народа, проживающих в Государстве Израиль – даже в эти дни кровавой агрессии, развязанной против нас много месяцев тому назад – блюсти мир и участвовать в строительстве государства на основе полного гражданского равноправия и соответствующего представительства во всех его учреждениях, временных и постоянных».

Совершенно очевидно, что лидеры еврейской общины создавали Израиль, прежде всего, как еврейское государство, однако с их точки зрения воплощение сионистского идеала достигалось путем массовой репатриации евреев со всего мира, а вовсе не за счет изгнания арабского населения. Слова Аарона Цизлинга (Aharon Zisling, 1901–1964), будущего депутата Кнессета и члена израильского правительства, сказанные в начале июля 1948 г., исчерпывающим образом иллюстрируют данную позицию и рисуют верную картину тех событий, которые произошли в ходе первых трех этапов Войны за независимость: «Мы не изгоняли арабов из Эрец-Исраэль… После того, как они оказались под нашим контролем, ни один араб не был выслан из страны… Мы заинтересованы в присутствии как можно большего числа евреев, а не в отсутствии арабов… Мы не можем нести ответственность за те беды, которые они сами себе причинили».

Планы по созданию Государства Израиль изначально основывались на предположении, что в нем будет проживать крупное арабское меньшинство. Голда Меир, впоследствии – министр иностранных дел и глава израильского правительства, писала в своих мемуарах, что Израиль был заинтересован в присутствии на своей территории арабского населения: «Почему мы хотели, чтобы они остались? На то были две достаточно веские причины. Прежде всего, мы хотели показать всему миру, что евреи и арабы способны жить в мире, не обращая внимания на пропагандистские призывы арабских лидеров. Во-вторых, мы прекрасно сознавали, что если на этом этапе полмиллиона арабов покинут страну, то это создаст крайне неустойчивую экономическую ситуацию». Другими словами, даже когда в стране начались военные действия, не говоря уже о предшествующем периоде, израильское военно-политическое руководство не только не помышляло об изгнании арабских жителей, но даже выказывало явную заинтересованность в том, чтобы они остались.

8 июля 1948 г. египетские войска нарушили соглашение о перемирии, и начался четвертый этап войны, известный как «десятидневные бои». 18 июля вновь было объявлено о перемирии между сторонами, которое сохранялось в той или иной степени вплоть до 15 октября. В ходе десятидневных боев Израиль стремился достичь нескольких целей. Главные ресурсы были брошены на центральный фронт, простиравшийся восточнее Тель-Авива, в попытке захватить Лод и Рамле, обогнуть Латрун, и подняться к Рамалле с тем, чтобы сдержать натиск вражеских войск на Иерусалим и Тель-Авив. На севере и юге страны также были задействованы местные силы для проведения атаки, в особенности на юге, где требовалось прорвать кольцо блокады вокруг Беэр‑Шевы. Наиболее значимой была операция по укреплению еврейских позиций в районе Иерусалима. Негев являлся вторым по значимости регионом, поскольку необходимо было обеспечить доступ к Мертвому морю на востоке, и к Эйлату – на юге. Однако операция «Кедем», в ходе которой израильские войска попытались прорваться в Старый город Иерусалима, закончилась провалом. Вторая операция, известная под кодовым названием «Дани», также не увенчалась успехом: после взятия Лода и Рамле поход на Рамаллу был отменен, и, кроме того, израильским войскам так и не удалось захватить Латрун. Верные королю Абдалле подразделения сумели удержаться на Западном берегу реки Иордан, а также в Восточном Иерусалиме, включая Старый город, и эти территории оставались под иорданским контролем вплоть до июня 1967 г.

На этом этапе сложилась ситуация, беспрецедентная с нескольких точек зрения. Израильская армия значительно укрепилась вследствие увеличения количества призывников и возросшего количества и качества боевой техники. Арабские правительства не помышляли всерьез о создании палестинского государства или хотя бы местных органов самоуправления, и поэтому каждая из сторон ставила перед собой одну единственную цель – захватить как можно более обширные территории. По окончании войны ни Египет, ни Иордания не передали оказавшиеся под их контролем территории палестинским арабам; Иордания даже произвела аннексию захваченных в ходе войны земель. Ни одно из вовлеченных в вооруженный конфликт с Израилем государств не проявляло ни малейшего интереса к дальнейшей судьбе арабского населения Палестины. На этом этапе палестинские арабы являлись обузой и для израильского руководства.

Б. Киммерлинг и Й. Мигдал отмечают в этой связи в своей книге «Палестинцы: создание нации», что в течение десяти дней в июле 1948 г. еврейские вооруженные силы выдворили с территории еврейского государства более ста тысяч арабов, которые были насильственно перемещены в те места, которые все еще находились под властью Иордании, Египта и Арабской армии спасения. Наиболее показательной в этом плане может считаться операция по захвату двух городов, находящихся в непосредственной близости от шоссе Иерусалим – Тель‑Авив: Лода и Рамле, в которых в июле 1948 г. находилось от пятидесяти до семидесяти тысяч арабских жителей, а также около пятнадцати тысяч беженцев из Яффо. Массовое бегство большинства арабских жителей Лода и Рамле произошло между 11 и 12 июля, после того, как эти города покинул Арабский легион. После того, как Лод и Рамле капитулировали, израильская армия потребовала сложить оружие и выдать «Хагане» всех находящихся в этих городах солдат Арабского легиона; об изгнании гражданского населения речь не шла. Однако случилось непредвиденное: утром 12 июля три бронетранспортера Арабского легиона сумели проникнуть из Бейт‑Набаллы в Лод. Их появление вызвало крайнее воодушевление в сердцах местных жителей, которые вышли на городские улицы и даже открыли огонь по израильским солдатам, застрелив несколько человек. Командование «Хаганы» восприняло это как бунт, и солдаты получили приказ стрелять по любой движущейся мишени. Жители города, заслышав выстрелы, решили, что производится массовое уничтожение арабского населения, и попытались спастись любой ценой. Они бросились на улицу, где их встретил ружейный огонь. Кроме того, еврейские солдаты бросали гранаты в те дома, где, как они предполагали, засели снайперы. В результате погибло 250 арабских жителей. Бунт арабов Лода привел командовавших операцией офицеров ПАЛЬМАХа Игаля Алона

Алек Д. Эпштейн

Израиль и проблема палестинских беженцев: история и политика

Об этой книге

Об авторе

Содержание

Предисловие

I. Проблема беженцев и современное состояние арабо-израильского конфликта: история и политика

II. Формирование системы отношений между сионистским движением и арабскими лидерами Палестины

III. Планировали ли лидеры сионистского движения изгнание арабов из Палестины/Эрец‑Исраэль?

IV. Еврейское национальное движение и палестинские арабы в системе международных отношений в первой половине ХХ века

V. Завершение британского мандата, арабо-израильская война 1947–1949 годов и возникновение проблемы палестинских беженцев

VI. В поисках урегулирования: дипломатические перипетии на фоне военных действий

VII. Поиски решения проблемы палестинских беженцев: позиции Израиля и арабских стран

Заключение

Примечания