Моше Фейглин

Там, где нет людей...

Глава тринадцатая

Есть один народ..."
(с такими словами обратился Аман к Ахашверошу, стараясь убедить его уничтожить евреев.)

Книга Эстер, 3:8

Сказал ему (Аман Ахашверошу): " Пойдём уничтожим их" .
Сказал ему (Ахашверош Аману):
"Я опасаюсь их Бога" .
Сказал ему (Аман Ахашверошу): " Они уже не исполняют мицвот" .
(Т.е. теперь можно не бояться их Бога, – так толкует это Талмуд.)
Сказал ему (Ахашверош Аману): " Есть у них раввины" .
(И ради них поможет им Бог.)
Сказал ему (Аман Ахашверошу): " Они один народ..."
(И судьба у них общая.)

Вавилонский Талмуд, трактат " Мегила" , стр. 13

Парижский аэропорт, построенный в начале 70-х годов в оптимистично-модернистском стиле, знавал лучшие времена. С тех пор на его овальных перекрытиях осела копоть, ковровые дорожки истрепал бесконечный поток людей. Разного роста и возраста. Всех типов и рас. И вместе с тем – совершенно безликий постоянный поток, текущий отовсюду и утекающий во все концы света. Словно путь в никуда.

Ярон внимательно, со знанием дела, осматривал витрины и поглядывал на часы: до посадки на самолёт Эль-Аль оставалось ещё два часа. Он привык быть хозяином своему времени и просто не мог заставить себя развалиться на свободной скамье, как все остальные, и перелистывать глупейший журнал – словом, подчиниться правилам этого конвейера.

Ещё он привык быть хозяином положения, или, по крайней мере, создавать такое впечатление. Даже будучи зелёненьким новобранцем, он сумел добиться того, что его уважала вся военная база. При виде его крупной фигуры, квадратного лица и уверенной походки другие новички спешили " в укрытие" , чтобы не связываться с " генералом" .

Товариши по взводу не особенно его любили – так не похож он был на обычного новобранца. Если выпадала свободная минута, мы писали письма подругам, он же трудился над практически невыполнимой задачей – чисткой газовой камеры станкового пулемёта МАГ!

И ему это удавалось!

Когда мы пытались урвать время для сна, он занимался личным оружием. Когда спорили на актуальные темы (как " дати" нашего взвода я, естественно, оказывался в эпицентре этих баталий), он... его там просто не было.

Мне нравилось и было немного забавно смотреть на него со стороны. Некоторая доля заносчивости в нём мне не мешала. Так, наблюдая за ним, я его полюбил.

Хорошо отлаженная машина по подготовке командного состава ЦАХАЛа перебрасывала нас с одного курса на другой, пока не " высадила" обоих на курсах офицеров. Стоя в задних рядах на торжественной церемонии по случаю нашего выпуска, я смотрел, как Ярону вручали значок курсанта-отличника и радовался за него.

С тех пор мы не встречались. Я знал, что он ещё некоторое время оставался в армии, быстро продвинулся, но увидев, что ЦАХАЛ явно не дотягивает до стандартов, которые он, Ярон, ему предъявлял, вышел в запас, закончил учёбу и стал удачливым бизнесменом. Сейчас он возвращался на родину после заключения выгодной сделки во Франции.

...Слоняясь по залам ожидания, я вдруг, издали, наткнулся глазами на профиль нашего " генерала" в штатском костюме. И он тоже увидел меня. Широкая улыбка, осветившая его лицо, открыла мне, что он стал мягче за эти 15 лет, что мы не виделись.

Мы очень обрадовались друг другу, к тому же неуютное чувство одиночества, которое испытывает человек в чужом окружении, безусловно повлияло на сразу возникшую между нами близость. Сидя за чашкой безвкусного кофе, мы пытались заполнить друг для друга пробелы в своих биографиях. Ярон слышал обо мне и в общих чертах знал, что заботит меня сейчас и чем я занимаюсь. Я не знал о нём ничего. Мы говорили, и время, которое мы не знали как убить всего несколько минут назад, обернулось нашим другом.

Нам удалось переменить места в самолёте, чтобы сидеть рядом, и мы продолжали в воздухе наш оживлённый разговор, совершенно не считаясь с окружением.

Ярон возмущался, почему я не пошёл в политику: " Ты хочешь всё изменить? Пожалуйста! Используй принятые пути!"

Для моего " генерала" такой взгляд на вещи был естественным. Затем мы перешли на обычные темы: безопасность, религия и государство и, конечно же, призыв йешиботников в армию. Я не думал, что тут есть о чём спорить, поскольку считал, что в ЦАХАЛе должны служить все.

И я никак не ожидал услышать от такого предельно далёкого от религии человека, как Ярон, совершенно иное мнение. Никогда не забуду, как он сказал:

– Знаешь что? Я вообще-то за то, чтобы харедим в армии не служили.

– ??

– Да, и скажу почему. Видишь ли, я немного знаком с историей. Она обычно повторяется. Я уверен, что мирный процесс не имеет будущего, и я, в точности как и ты, знаю, какова истинная сила ЦАХАЛа. Никто не может дать гарантии, что мы всегда будем побеждать. Вполне реально предположить, что однажды мы потерпим поражение.

Ярон немного помолчал, размышляя. Сидящие поблизости навострили уши... И вдруг он " всплыл" в совсем ином времени:

– Допустим, приходят ко мне крестоносцы и говорят: " Или ты и твоя семья принимаете крещение, или мы ведём вас всех на костёр" . Ведь я крещусь немедленно! Но если они потребуют того же от харедим, – те предпочтут костёр. Вот по этой причине, – заключил он, – пусть уж лучше не служат в армии.

Повисла тяжёлая тишина. Ярон нарушил настройку всех направленных на него антенн. Я подумал и вдруг сказал:

– Забудь на минуту, кто я такой.

– Что ты имеешь в виду?

– Представь, что ты со мной незнаком. Мы не служили вместе в армии. Я с головы до ног одет в чёрное – хареди из страны харедим.

– Ну хорошо, а...

– А теперь выслушай внимательно, что я скажу.

– ??

– Я тоже крещусь.

Сейчас оторопел Ярон.

– То есть как? Ведь ты...??

– Ты отводишь мне роль фраера? Вместо себя? – перебил я его. – Ты будешь наслаждаться жизнью, а я пойду гореть заживо? Забудь об этом! Выбираю крещение!

Ярон молчал.

– Смотри, – сказал я, придя в себя, – тебе очень удобно переложить на меня ответственность за сохранение еврейского характера государства. Заниматься этим сам ты не хочешь и предпочитаешь, чтобы всю работу делал за тебя я. Ради этого ты даже готов освободить меня от воинской службы. Вот я и говорю тебе: об этом забудь. Я на твои условия не согласен. Это государство моё в такой же степени, как и твоё, и я не собираюсь играть в нём роль музейного экспоната, сохраняющего черты позабытого фольклора. Хочешь, чтобы страна оставалась еврейской? Это, оказывается, для тебя важно? Давай займёмся этим вместе, поймём, наконец, что есть у нас общий интерес. Я не сторонник религиозных партий. Еврейский характер государства – слишком серьёзное дело для политических конъюнктурщиков. Я хочу, чтобы тяжесть этой работы легла и на твои плечи, поскольку это твоя проблема в той же степени, как и моя... Нам оставили непростую задачу. Каждая сторона пытается переложить ответственность за её решение на другую и остаться с тем, что ей удобно. Потому-то телега и тащится с таким трудом – трясётся и разваливается, трясётся и разваливается. Необходимо всё строить заново. Вместе. Иначе останемся ни с чем.

Ярон был несколько ошеломлён и напуган тяжестью ответственности, свалившейся на него вдруг по моей милости.

Вдали стал прорисовываться контур берега Эрец Исраэль.

Этот момент всегда вызывает у меня слёзы, которые я с большим трудом сдерживаю. К горлу подступает комок.

– Нашёл себе... – сказал Ярон, отступая, – я уж точно не тот человек, что подходит для этого.

– Постарайся, – отвечал я, загипнотизированный видом берега, становившимся всё яснее и отчётливее. – Надо стараться.

– "Стараться..." – что ты имеешь в виду?

– Быть человеком... Стараться быть человеком.

Эта книга не претендует на объективность. Её особенность в том, что автор это признаёт.

Однако тот, кто по-настоящему пытается понять процессы, происходящие в израильском обществе, не может пройти мимо явления, с которым израильская демократия столкнулась впервые – энергии общественного протеста такой силы, как пассивное гражданское сопротивление. Более того, цель, которую ставило перед собой движение " Зо арцейну" (Это наша страна" ), была почти достигнута, что нашло отражение в обвинительном заключении по делу руководителей движения:

"Речь идёт не о беспредметном, а о вполне определённом опасении, что эти люди могли добиться желаемого, а именно: заставить правительство изменить свою политику" .

В старых, устоявшихся демократиях пассивное гражданское сопротивление всегда вынуждало режим соответствовать более высоким нравственным критериям.

В Израиле же никогда не было столь массового и организованного протеста на почве идеологических разногласий.

Пока не появилось " Зо арцейну" .