Aleph

МНЕ СТЫДНО, ЧТО Я ИЗРАИЛЬТЯНИН

В уставе израильской армии нет команды "В атаку !".
Только: "За мной !" ...

К полуночи вернулся домой, в Натанию.

А уходил днем. Тепло, солнечно. По летнему почти, полураздетые девушки, выплеснувшиеся на улицу столики шуарм и фалафельных, ласкающиеся парочки.

И вот уже ночь, но все еще тепло, пухлые девочки томно покачивают бедрами, шуарма и фалафель теснятся к пляжу, а парочки ласкаются по всему городу.

Я спешу домой, злой и голодный. Проездили зря. Сумка с фотокамерами тянет плечо. И тоже зря. Снимать патруль ЦАХАЛа нам не разрешили. К Стене Плача добрались уже затемно. В Хеврон не попали.

Два дня назад прочитал в рассылке призыв штаба самообороны Хайфы. Просили помочь поселенцам - они вынуждены охранять свои дома круглосуточно. Людей не хватает. Наше дежурство могло подарить кому-то ночь сна. Но этого не случилось.

Подобрать меня обещали на хайфском шоссе в 15 часов. Ради важного дела взял на работе день отпуска. В 14:50, запыхавшись, был на месте. Позвонил в Хайфу - сейчас выезжаем, через три четверти часа будем у тебя. Поздновато, однако. Весь смысл в том, чтобы успеть добраться засветло, пока оборотни не вышли на охоту.

Были через час. Двое на заднем сиденье, ожесточенно спорившие о Торе и ее археологических подтверждениях, не прекращая спора подвинулись, давая мне место. Я вполуха прислушивался к их разговору на иврите. От Торы они уже перескочили к Талмудам Бавли и Иерушалми, Новому Завету и проискам миссионеров. Имена фараонов, царей и императоров, исторические даты и ссылки на Писание выговариваются ими с такой легкостью, словно они держат перед собой раскрытый "Справочник атеиста". Через час мы были в Иерусалиме. Видна Центральная автобусная станция, улица Яффо - эти места мне знакомы.

Здесь нас ждал микроавтобус поселенцев - по дороге наш старший несколько раз связывался с ним по мобильному телефону. Потертый фольксваген. Окна разрисованы рекламой. Видимо, нам его предоставил владелец какой-то забегаловки. Еще через 15 минут мы на территориях.

Уже темнело. Первый чек-пост выглядел очень буднично. Пластиковые барьеры. Подтянутые ребята в беретах. Автоматы небрежно накинуты на плечо, дулом вниз. Водитель распахивает дверцу, обменивается шутками, нас поздравляют с праздником Суккот, желают всего доброго.

После тесноты легковушки, все с удовольствием вытягивают ноги, устраиваются. Меня инструктируют - при обстреле немедленно бросайся на пол. Если заметишь идущую на обгон машину - тоже, это их обычная тактика. Я с сомнением гляжу на истоптанный пол - на мне все чистое, пачкать не хочется.

Еще минут десять езды. Перекресток Бейтар-Илит. Темно. Дорожные фонари. Шоссе по центру загорожено решетчатым барьером вроде тех, какими в музеях отгораживают экспонаты от посетителей. Трое ребят с автоматами наперевес. Старший подходит к машине. Я прикидываю выкладку: каска, под курткой, кажется, бронежилет, бинокль, ствол, подсумки с запасными магазинами, рация, фляжка с водой, скатка - мда, на хороший рюкзак точно потянет. Дорога закрыта. Мы выходим из машины, мальчишка вытягивает из кармана штанов карту, объясняет обстановку. Рядом идут бои.

Арабы обстреливают экскурсию поселенцев, выехавших чтобы издали, с библейской горы Эйваль, посмотреть на гробницу Праведника Йосефа. Это все еще израильская территория. На вершине горы находится израильская военная база. Гробницу армия уже оставила и она была немедленно сожжена и разрушена арабами. Сейчас на ее месте спешно возводится мечеть.

Радио в машине включено. Реклама цыганских песен, службы почтовых переводов "Вестерн-Юнион", бредни про "мирный процесс", праздничные поздравления ...

Новости!

Все жадно вслушиваются.

У одного из экскурсантов берут интервью прямо по мобильному телефону. Эфир пронизывают автоматные очереди. Четверо раненых. Двое тяжело. Люди приехали из Кфар-Сабы, Иерусалима, поселений Иудеи и Самарии. Среди них пожилые, женщины, много детей. Все прячутся за скалами. Сопровождавшие группу автоматчики ведут ответный огонь. Вызвано подкрепление с базы. В воздух подняты вертолеты для эвакуации раненых.

Мы мнемся на перекрестке, ожидая, когда откроют дорогу. Я разглядываю патруль - снимать не разрешили. Со стороны Бейтар-Илит подъезжает машина. Выходит средних лет женщина и спрашивает ближнего солдатика, говорит ли он по-английски. Мальчишка утвердительно кивает. Женщина ныряет в машину и появляется с подносом. - Это праздничное угощение, - поясняет она. Оба смущенно улыбаются.

- Бейтар-два - оживает рация. Я отхожу в сторону. Парень ставит поднос на землю и что-то отвечает в микрофон. Оглядываюсь - женщина уже уехала. Солдаты навинчивают на стволы насадки для стрельбы резиновыми пулями. Нам показывают пулю - пластиковый цилиндр, размером с большой палец. Они бы еще теннисными мячиками кидались ...

Наш Старшой предлагает поехать в Бейтар-Илит перекусить. Весь городок, кажется, состоит из одной улицы. Празднично одетые ортодоксы в черных шляпах, нарядные дети. Мы заходим в крохотную пиццерию. Хозяин (типичный ирландец) и пожилой ортодокс с роскошной бородой обсуждают на английском какие-то детали заказа. Пицца посыпается грибами и отправляется в газовую печь. Мне показалось, что у обоих канадский акцент.

Сын хозяина - крупный толстый мальчишка, полная противоположность своему тощему отцу, обслуживает стайку девушек, говорящих на иврите. Но к отцу он обращается по-английски.

Из холодильной стойки я вытаскиваю апельсиновый сок, заказываю порцию пиццы. Цены меня приятно удивили. Задняя стена зеркальная. Я усаживаюсь за последний столик. Пиццу я не люблю с тех самых пор, как отмывал соляной кислотой подносы в посудомойке в столовой на 2,000 человек. И почему я, дурак, взял апельсиновый сок - он слишком сладкий, надо было поискать грейпфрут. Оказывается, я сильно проголодался. Пицца исчезает мгновенно и бросив пустую бутылку из под сока в урну, я размышляю - не взять ли еще порцию. Но тут я вижу, что к нашему шоферу, севшему у входной двери, привязался молодой ортодокс. Он потряхивает зажатой в кулаке мелочью и, сначала, я думал, что он собирает пожертвования. Но все прозаичнее, он просто выпрашивает деньги. Говорит, что ему не хватает нескольких шекелей на покупку напитка. На иврите это выглядит очень неопределенно - "питье". Доверия парень мне не внушает - одутловатое лицо, бегающий взгляд. Наш шофер, похоже, того же мнения. - Какое питье ты хочешь ? - в упор спрашивает он. Парень что-то мямлит. - И сколько оно стоит ? Тот оживляется и снова говорит про недостающую сумму. - Хорошо. Пойдем, я куплю тебе его. - Он направляется к стойке. Ортодокс исчезает. Шофер подмигивает мне и возвращается доедать пиццу.

Мы снова в машине. В эфире стрельба и обвинения Барака в предательстве. На помощь снайперам пришла так называемая "палестинская полиция". Вертолеты не могут сесть из-за массированного огня арабов. Состояние раненых ухудшается.

Выезжаем на перекресток. Патруль сообщает, что дорога открывалась, но через 15 минут снова была закрыта. Ждем следующего просвета. Я разглядываю солдатиков. В боевые части берут только добровольцев. Конкурс очень высок и отбор строгий. Такие хорошие еврейские мальчики. Все ашкеназы. Тонкие интеллигентные лица в очках. Хоть сейчас на международную встречу по шахматам. Невысокого роста, мягкие лица, совсем дети. В распахе куртки - тонкая нежная кожа. Больно глядеть на это незащищенное тело. Хочется отослать их домой и дать денег на сладкое. Как можно подставлять их под пули арабских бандитов. Мне стыдно, что мы - взрослые опытные люди - отсиживаемся за их спинами. Рядом ни будки, ни укрытия, ничего. Три живые мишени в пятне света уличного фонаря. Как в тире.

Со стороны Кирьят-Арба подъезжает армейский джип. Старший патруля спешит с докладом. Сначала подходит к левой дверце, потом перебегает с другой стороны. Значит, офицер сидел справа, за рулем шофер, отмечаю я с неприязнью - мог бы и оторвать задницу от сиденья, поговорить с ребятами.

Нас наконец пропускают. Следом за нами срывается разругавшийся с патрулем поселенец. Уже четыре часа он не может попасть домой. Мы гасим весь свет в салоне. Машины бешенно мчатся по пустому шоссе. Никто не разговаривает. Внезапно - сильный удар, нас осыпает осколками стекла, шофер утапливает педаль газа.

Проехав несколько километров останавливаемся для осмотра. Меня поражает точность и сила удара. Вероятно, использовали пращу. На скорости свыше ста километров, камень пришелся точно в середину корпуса. Бронированное стекло пошло трещинами, кусок выпал. Поселенцу повезло чуть больше. Удар также точно в центр дверцы, но ниже окна. В обшивке сильная вмятина. С ним в машине - жена и двое детей. Потеряй он на миг контроль - и еще четыре "жертвы мира", как их называет пресса.

Молча расходимся по машинам. Через несколько километров снова пост. Дорога закрыта. На полотно выложены стальные шипы. Старшой выругался и сказал возвращаться в Иерусалим.

В заднее стекло я смотрю на уменьшающуюся в размерах машину поселенца. Он ездит здесь ежедневно. Два раза в день. На работу и с работы. А его дети - в школу.

Это их кровью оплачивается Нобелевская премия Мира.

До Иерусалима добираемся на удивление быстро и без проблем. Проезжаем район Гило - где-то здесь выдвинуты на боевые позиции танки, но мы их не видим. Туннели - место недавних боев. Въезжаем в центр. Празднично одетые толпы, много света, музыка.

На светофоре долго стоим у какой-то парикмахерской: скучающая в кресле девица изящно отводит руку с сигаретой.

На той же стоянке прощаемся с шофером, жмем ему руку. Пересаживаемся в нашу машину. Полиция, туристы, нарядные девушки, ортодоксы в шляпах и куньих шапках - город живет обычной жизнью.

Проехать к Стене Плача нельзя - въезд в Старый Город закрыт. Оставляем машину где-то внизу, поднимаемся к Стене. Полиции много, но, кажется, не больше, чем обычно.

У металлодетектора я замялся - не придерутся ли к перочинному ножу ? Снимаю камеру с пристыкованной вспышкой и быстро сую под нее нож и ключи, прикрывая ремнем. По счастью, полицейский роется в вызывающе толстой фотосумке и не обращает внимания на камеру.

Мой спутник тоже в замешательстве и как-то непонятно долго не может вытащить из сумки свою вязаную кипу. Наконец ему это удается и он ставит сумку на столик контроля. Я прохожу арку вслед за ним. Даже не звякает, хотя в кошельке у меня лежит еще один металлический ключ - от работы, забыл выложить. - Отлично, замечает дюжий полицейский, внимательно всматриваясь в мою небритую рожу. Я молча киваю, воздерживаясь от демонстрации русского акцента и быстрым движением отправляю нож и ключи по карманам.

Когда мы отошли, мой спутник объяснил свое замешательство - у него в сумке газовый пистолет, точная копия настоящего. Он спрятал его под бутылкой с Колой.

Слегка расстегнув сумку он показывает мне рубчатую рукоятку, торчащую из кожаной армейской кобуры.

Сначала мы отправляемся в туалет, в боковом приделе. Потом к Стене. Мужчины и женщины молятся отдельно. По случаю праздника, молящихся очень много, а так как территории закрыты, то камни на головы им никто не бросает.

Не будучи религиозным человеком, к самой стене я не подхожу, оставаясь на площади перед ней. Обычно, здесь полно туристов, но в этот раз почти пусто.

Я люблю Иерусалим и всегда с удовольствием бываю в нем, вот только со съемками не везет - то камеры нет, то света.

А у Стены Плача, всякий раз, одна и та же горькая дума: в каком унизительном положении мы находимся. Храм разрушен. На развалинах, как водится, арабы выстроили мечеть. И ходят евреи молиться к остаткам храмовой ограды (к Храму их не пускают), а сверху, со стены, арабы кидают камни им на голову.

Возвращаются остальные. Мы идем к машине. Выезжаем из Иерусалима. Нерадостные новости. Рав Беньямин Герлинг - житель поселения Кдумим, 64-х лет, отец восьмерых детей скончался от потери крови, так и не получив медицинской помощи. Женщины и дети пять часов пролежали под огнем. Чтобы предотвратить эвакуацию, арабы обстреливали вертолеты, а правительство мужественно соблюдало неподписанное соглашение Шарм-А-Шейх.

Мне стыдно, что я израильтянин.

20 октября 2000